IV
Грифы сидели на контейнере с мусором. «На редкость неприятные птицы», - думала Анна, наблюдая за большими, неопрятными птицами, живущими вблизи человеческого жилья и промышляющими человеческими отходами. Эти птицы порождали в ней какой-то странный интерес, непонятный интерес к тому, что вызывает у тебя отвращение, но притягивает как явление, которое ты пытаешься разгадать и осмыслить. Птица, по определению, существо свободное. К тому же такие большие и сильные птицы в принципе могли бы найти себе пропитание, более приличествующее таким неслабым созданиям. В природе много загадок. Почему они предпочитают рыться в помойках и наслаждаются падалью, когда есть другие способы выживания?
Контейнер стоял в глубине двора, за будкой сенегальца-кукольника, получившего свое прозвище за торговлю скульптурами из дерева. По утрам его нет. Он появляется здесь в обед, когда они возвращаются в «Бунгало» на сиесту. Сенегалец был ее другом. Как-то так получилось с самого начала. Статуэтки из красного и черного дерева, которые он продавал, не представляли какой-то выдающейся коллекции, но Анна любила с ним поболтать. Он рассказывал о происхождении и назначении масок, о разных породах дерева, о скульптурах и о том, что они символизируют, об истории Гвинеи. Она частенько после обеда задерживалась возле него. Он был всегда рад, и даже сокрушался, если у нее не было времени поболтать пару минут. Он научил ее играть в африканские шашки, как она назвала для себя эту странную африканскую игру с перекладыванием косточек. Делился своими невзгодами, связанными, как и у всех в «Бунгало», с Маматовой, которая предприняла уже несколько попыток выгнать его с территории. «Бог видит все! Он доберется до нее! Эта ведьма получит по заслугам!» – возмущался он, когда Анна вернулась из отпуска. Еще в прошлом году начались эти попытки выдворить его из «Бунгало». Анна возмущаясь, рассказывала о происшествии Алассану:
- Он сидит там, никого не трогает, никому не мешает. Он чуть не плачет. Вчера он мне сказал: «Уже двадцать лет это мой адрес. Мне пишут сюда. Европейцы, которые приезжали сюда и с которыми я дружу… для всех это мой адрес…» Кому он помешал? И чем?
- Я тоже не понимаю, - пожал плечами Алассан, - но Тимур мне сказал: «У нас здесь не рынок».
Эти господа никогда ничего не поймут! Бесполезняк! Вычистить все до основания, до своей совковской стерильности! Им в голову не приходит, что они пришли на чужую территорию, пытаются внедрить здесь свои правила, вытравить то, что является собственно местным колоритом. А что взамен? Совковский регламент совковской гостиницы? Баба Валя с партийной инструкцией по использованию жизни? Клинический случай.
Народ подтягивался к воротам. Вот-вот должен подойти автобус. Анна с улыбкой вспомнила замечание бабы Вали про ее девятиминутное опоздание. Совсем, видно, у них плохо с компроматом, если она вынуждена придумывать какие-то мифические опоздания. Еще во времена преследований Кабанова Анна не позволяла себе таких промахов, и это даже способствовало выработке некоего имиджа, который у нее здесь сложился. В семь она заваривала себе кофе в пластиковом стаканчике и выходила спокойно выпить его с сигаретой – это был ее завтрак, уже к воротам, куда пятнадцать минут восьмого приходил автобус. Пятнадцать минут утреннего кофе и размышлений о сущности бытия. Ничто не отвлекает. Наушники с африканской музыкой, которые она снимала только когда заходила в свой офис в департаменте технологии, создавали тот самый барьер между ней и окружающими, столь невинным образом помогающий ей избегать контактов с людьми, которые ее не интересовали. Она кивала в ответ на приветствия, оставаясь недоступной и продолжая жить в своем ритме и по своей программе.
После вчерашнего происшествия Анна как-то успокоилась и решила, что пора закругляться с Легионом. Что-то все становилось совсем мрачным. Руководство, которое терпит бабу Валю, не предпринимая никаких попыток урезонить эту воинствующую ханжу. Но уехать так и не увидев Лесную Гвинею и знаменитое Фута Джалон…
Народ поднялся в автобус. Красно-рыжая Крия мелькала за окном. Разгар сухого сезона. Почти три месяца ни единой капли воды с неба. И слой боксита на пальмовых листьях и домах увеличивается каждый день. Шлейф красной пыли тянется за каждой проезжающей по улице машиной. Мотоциклисты, глотающие эту пыль с утра до вечера. Они, как правило, завязывают косынки на лица, чтобы не глотать все это в больших количествах. Администрация ждала сухого сезона, чтобы начать асфальтировать дороги, потому что в сезон дождей об этом и речи быть не могло. Но вот уже и сухой сезон перевалил за половину, и скоро новый сезон дождей, а разговоры все ведутся и ведутся. Бесконечные легионовские разговоры о планах и перспективах развития… В неразворотливом бюрократическом Легионе не нашлось видно ни одной головы, которая бы прикинула, сколько денег уже угроблено на ремонт заводских и экспатовских машин, которые каждый день ездят по этим булыжникам уже не первый год… Или психология временщика?..
Мысль о поездке заняла ее серьезно. Нужно начать прорабатывать этот вопрос. Двух, даже трех дней было мало, чтобы съездить до сенегальской границы и взглянуть на Дам де Мали. Она уже обсуждала этот вопрос с Балде. Нужно, по крайней мере, дней пять, чтобы не просто пронестись по стране, но и кое-что увидеть. С тех пор как она вернулась из России, кроме Конакри и Рума, она никуда не ездила. Война, объявленная неугомонной бабой Валей, поглотила все ее силы и мысли, и это вызывало у Анны раздражение, от того, что свое драгоценное время она тратит на какую-то примитивную бабу, которой случилось ее невзлюбить. Альфадьо пропадал на работе, часто ему выпадали ночные и выходные дежурства, и Анна совсем потеряла его из виду. Балде окончательно и надежно занял место ее водителя, и его обязательность и предсказуемость вполне подходили Анне. Она уже задавала ему вопрос о возможности сопровождения ее в более длительную поездку, и он подтвердил, что, если спланировать все заранее, то он сможет поехать с ней на Фута Джалон. О Фута Джалон ходили легенды. Его называли гвинейской Швейцарией, рассказывали, что климат там совсем не такой как на побережье, и по ночам прохладно, и что там есть хвойные деревья, и что люди с Фута Джалон более светлокожие, чем здесь, где жара круглый год и круглосуточно. «Вы не представляете, - говорил Балде, - там есть девушки более светлокожие, чем метиски». Сам Балде ездил в этом направлении до Лабе. Но до сенегальской границы, где возвышается известная скала Дам де Мали, никогда не добирался. Говорили, что дорога там трудная. От Лабе до Мали не так далеко, всего сто двадцать километров, но толком никто не знал, построили там дорогу, или существует по-прежнему старая, труднопроходимая. Сто двадцать километров – это немного по шоссе, но по бездорожью – это совсем другое дело. Выдержит ли Опель Балде эту дорогу? В общем, вопросов было много. Но было самое главное – цель – увидеть известную Малийскую Даму, профиль которой так гордо возвышается над живописной долиной и смотрит в сторону Сенегала. Когда есть цель, все остальное становится деталями, маленькими подробностями…
Автобус сделал круг по заводу, высаживая пассажиров в разных департаментах, и остановился у здания технологии. Теперь это конечная остановка. Раньше, когда она выходила здесь, в автобусе оставался Саша. Он «жил» еще дальше, в департаменте Рудника. Теперь она выходила последняя. Саша… было его жалко. Его травили Кабановы, и у него уже был опыт работы в подобной структуре, где-то в Алжире, где его пытались заделать в стукачи, а когда он отказался, его почти сразу отправили на родину. Саша почти не выезжал из Крии. Хотя последнее время перед самым своим увольнением, он начал интересоваться поездками Анны по стране и они даже обсуждали возможность совместной поездки. Саша, Саша, ты так и не доехал никуда. Ты все ждал чего-то. Каких-то лучших времен… Ошибка многих людей. Они всю жизнь готовятся жить. Они планируют, они говорят себе: я доделаю это дело, я построю дом, у меня вырастут дети, вот как только это закончится, и вот тогда… А жизнь несется. Она не просто проходит. Она уносится. Иногда обрывается внезапно. Бывает по-разному. Никто не знает, сколько времени ему отпущено. Вообще Анну удивляло, что большинство людей ведет себя так, как будто они бессмертны. Или, по крайней мере, забывает о том, что они не бессмертны. Грустно смотреть на человека, который гробит свою жизнь на зарабатывание денег, отказывая себе во всех земных наслаждениях, пренебрегая общением с друзьями, откладывая все это до тех самых лучших времен. И глядя на таких людей, Анна понимала, что эти лучшие времена для них никогда не наступят. Вопрос приоритетов, возражали ей иногда, когда возникал спор на эту тему. Но что может быть приоритетнее в жизни, чем сама жизнь? Жизнь сама по себе – нечто странное, то, что дано свыше, как некий подарок или кредит, которым мы пользуемся. И нам и в голову не приходит, что этого подарка могло бы и не быть. Каждый человек воспринимает себя как само собой разумеющееся. Почему? Ведь любая жизнь – это просто случайность, стечение обстоятельств. Остановись, прохожий! Каждый из живущих в данный момент на этой планете, ты всего лишь прохожий сегодня, на маленький срок, отпущенный тебе Богом. Зачем разводить такую серьезную суету вокруг себя? Человек, останавливающийся в гостинице на несколько часов или дней, не передвигает мебель и не пытается сменить шторы. В лучшем случае он ставит букет цветов на столе. Так почему же, будучи гостями в этой жизни, мы так тщательно обустраиваемся, как будто мы здесь навсегда, на вечность? Почему человеку столь важно доказать собственную значимость? Только немногие, редкие единицы оставляют за свою жизнь такой след, который спустя века и даже тысячелетия, заставляет потомков хранить память о них… Остановись, прохожий! Просто на секунду остановись и оглянись вокруг себя. Жизнь удивительна! И планета, на которой тебе посчастливилось родиться, удивительна! Зачем нестись сломя голову и закрыв глаза, в неизвестном направлении, когда все рядом, там, где ты стоишь сейчас?..
День прошел как обычно. Ничего выдающегося. Как всегда что-то где-то разваливается. Теперь это нормальная ситуация. Идет правда интенсивная подготовка к запуску нового котла, который, как показала экспертиза, оказался не таким уж и новым. Интересно, кто несет ответственность на этом заводе за то, что котел, купленный за цену нового, оказался секонд хэнд? Здесь вообще многое наводит на интересные размышления. Но есть же люди в этой компании, которым по рангу и долгу службы положено рассуждать и делать выводы. Анну давно перестали удивлять здесь подобные вещи…
Новость, которую Анна услышала вечером в автобусе, похоже, уже облетела весь завод и была неизвестна только ей.
- Поздравляю с новосельем, - сказала Ирина, когда она садилась в автобус.
Анна с удивлением на нее посмотрела.
- Чего ты прикидываешься. Весь завод уже в курсе, что тебе виллу дают.
- Садись, садись, мы тебе потом все расскажем, - подхватил Олег Николаевич, усаживая ее на сиденье.
Переселение на виллу было в духе Легиона. О нем знали все, кроме Анны. Сама она официально была информирована о нем за час до переезда, в среду вечером, когда Бричкина прислала ей уведомление с номером виллы и инструкцией по переселению.
По болтливости Сухова, которая никогда на нее не распространялась, Анна вдруг поняла, что произошло действительно нечто важное. Он вдруг стал живо интересоваться ее поездками, островами, узнавать, как там, как добраться и тому подобное. В его интересе Анна совершенно четко уловила некое подобострастие человека, который вдруг почувствовал ее силу. Сухов, прочивший ей еще вчера участь первой кандидатуры на увольнение, неожиданно сменил свое отношение к вопросу. Видно внезапное получение виллы вместо запрограммированного в головах увольнения, которое логически вытекало из войны с Маматовой и особенно последнего скандала с «изгнанием» Марии, говорило ему о чем-то, чего он не понимал и не знал. Отвечая на его вопросы, она с удивлением рассматривала человека, в котором интуиция на запах силы, природу которой он даже не понимал, была забавна.
Анна стала центром внимания на некоторое время, и народ отчасти с завистью, отчасти с восхищением наблюдал за этим неожиданным поворотом событий. В Ирином вопросительном взгляде Анна читала непреодолимое желание понять, как это у Анны получилось добиться виллы. По всем понятиям и признакам все должно было быть наоборот.
- Ну, поделись секретом. Как тебе удалось выбить виллу.
Даже формулировка Анну развеселила, и она со смехом ответила:
- Свои особые технологии.
- Шантаж? – предположила Ира, продолжая изучающе рассматривать Анну.
- Ну, зачем же так грубо, Ир? – в тон ответила Анна, - у нас открытые, честные способы, - и добавила, - почти журналистские.
Ее даже саму позабавила эта аналогия. Взяла интервью у бабы Вали. Баба Валя, правда, не была в курсе, что она дает интервью, которое записывается на диктофон, но это уже детали.
- Значит действительно шантаж, - убежденно заключила Ирина.
«Что ж, думайте все, что вам заблагорассудится», - рассуждала Анна. Видно такие понятия здесь в нормальном обиходе, и предполагается, что если у тебя есть возможность достичь своей цели при помощи шантажа, то чего стесняться? Других то способов все равно нет.
Ситуация была действительно наизабавнейшей и до вечера среды, пока она не получила ордер на вселение на виллу, она делала удивленные глаза в ответ на вопросы прислуги, которая была тоже в курсе, что она переезжает. Барри, напарник Камары, даже описывал ей дом, и где он находится и как там хорошо. С одной стороны, гвинейцы радовались, что она получила виллу, с другой, им было жаль, что она уезжает из «Бунгало».
Когда сенегалец узнал, что она съезжает на виллу, в другой конец города, он ничего не мог сказать, а только твердил: «Нет, нет, нет! Это неправда. Скажи, что это неправда. Нет! А мы? А как же мы?», - и показывал на домик, в котором жила маматовская семья. «Но, друг мой, я не уезжаю из Крии, я уезжаю только из «Бунгало», и я буду в курсе всего, что здесь будет происходить. Не бойся, я не дам вас в обиду. Маматовой недолго осталось. Поверь мне». «Если Вы это сделаете, - его глаза наполнились слезами, - если бы только это можно было сделать, мы бы каждый день молились за Вас! Вся Крия будет молиться за Вас, Вы понимаете? Мы же каждый день начинаем с молитвы, чтобы господь избавил нас от этого дьявола! Каждый день!»
- Ты хочешь сегодня переехать? – спросила Яна, когда они вышли из автобуса в «Бунгало».
- Причем, не задерживаясь ни на минуту, - радостно сказала Анна, - Прочь отсюда! Как можно скорее!
Ирина шла рядом с ними и заметила:
- Маматова считает, что она тебя выселяет.
- Ради бога. Маматова меня интересует только в том ключе, что теперь я ее больше не увижу, если не захочу.
- Лена радуется. Знаешь, что она сказала? «Ну-ну. Посмотрим, как она там сможет жить», - добавила Ирина.
- Мы тебя поедем провожать с Олегом Николаевичем. Во сколько за тобой приедет машина?
- Я попросила в восемь. Успею. Бричкина, правда, сопротивлялась. Она мне в шесть часов сообщает о моем переселении и заявляет, что машина приедет в семь. Я сказала, что буду готова к восьми. Как они все спешат!
Анна побросала вещи в сумки, ничего толком не упаковывая, отложив одежду, которую почти не носила, и собиралась отдать гвинейцам. Здесь рады каждой вещи, даже старой. Детей в семьях много – кому-нибудь подойдет. Сложив все, она вышла из комнаты и направилась в прачечную, где застала Барри, гладившего белье.
- Барри, здесь кое-какие вещи, - она положила пакет на стол, - которые мне не нужны. Может быть что-то подойдет детям. А это для Соны. Передашь ей?
- Спасибо, мадам Анна, большое спасибо. Соне я обязательно передам завтра, - он положил блузку со стразами на край гладильного стола.
Маматова ворвалась в прачечную как ураган.
- Это что, Барри?
Барри молчал.
Маматова схватила блузку и трясла ей перед лицом Барри:
- Это что?! Это гладить или кадо?
Барри молчал. Анна с интересом наблюдала за сценой.
- Это кадо?! Или гладить?!
Барри продолжал молча гладить. Это молчание, казалось, было для Маматовой той тряпкой, на которую реагирует бык на арене. Налитые злобой глаза в упор смотрели на Барри.
- Это гладить или кадо?! Отвечай! Это кадо или гладить?! Если это кадо, убери к себе. Или это гладить?!
Опять истерика. Какое счастье, что Анна больше не увидит этих истерик. «Как они это выдерживают?», - думала Анна, продолжая наблюдать за сценой.
- Cadeau! Cadeau! – не выдержал наконец Барри.
- Убирай все со стола. Если это кадо. Ей ничего не стирать и не гладить. Она здесь больше не живет. Ты кампри? Ты меня кампри?!
- Compris, compris!
Анна видела как Барри с трудом сдерживает, а вернее почти не сдерживает раздражение.
И вдруг Маматова схватила блузку и бросила ее Анне, заорав на Барри:
- Ты знаешь, что я запрещаю вам брать кадо?! – и, повернувшись к Анне, - я не разрешаю им брать подарки!
- Вообще-то, Валюша, мне ты не можешь запретить дарить подарки. Я как-нибудь сама с этим разберусь.
- Ты не разберешься! Они не берут никаких подарков! Им запрещено! Только с моего разрешения!
Тяжелый случай. Психушка плачет по тебе, Маматова. Причем горькими слезами. За тебя, Валюша, любой психолог, занимающийся аномалиями человеческой психики, много бы дал, чтобы иметь тебя в качестве объекта научных наблюдений.
Анна положила блузку на край стола и вышла из прачечной.
- И освобождай номер! У меня сегодня клиент приедет, - кричала вслед Маматова.
- Я, может быть, завтра буду переезжать, - решила поддразнить Анна.
- Нет, ты сегодня переезжаешь! – Маматова шла следом за Анной.
- Не факт, - решила оторваться напоследок Анна, - я еще пока живу в этой гостинице.
- У меня клиент приезжает в двенадцать сегодня. Ты здесь больше не живешь! – дальше следовал поток нецензурных слов, что позволило Анне сделать вывод, что о диктофоне Маматова пока не знает.
«Достаточно, не то ее удар хватит», - подумала Анна, а вслух сказала:
- Благодарю за благословление, Валюша, - и, повернувшись, отправилась к своему домику.
Последние годы Анна часто ловила себя на мысли, что ее интересуют лица стариков. Она с интересом их рассматривала, иногда делала это украдкой, сидя, например, в метро, и пришла, в сущности, к банальному, но интересному выводу: чем старше человек, тем точнее нарисован его характер и его натура на лице. В молодости, при гладкой, без морщин коже, понять что-либо о человеке можно разве что по его глазам. С возрастом мы накапливаем наши эмоции, и они капля за каплей складываются в какие-то складочки, морщинки на нашем лице. Говорят, что старость некрасива. Это неправда. Старость может быть красивой. Благородной. Даже утонченной. Она встречала очень красивых стариков, лица которых, даже в таком возрасте, озарены светом, благородством, добротой. Встречаются и другие. И по угрюмым складкам и злым (как она их для себя назвала) морщинам легко угадывался неприятный тип, а иногда даже скандальный характер. Многое можно прочитать по лицам стариков. Какое лицо ждет тебя, Маматова? С такой мощной отрицательной энергией, с такой злобой в крови. За что же Господь так наказал тебя? Ведь это дьявол, который сидит внутри, и постоянно ищет выхода, рвется наружу. Не зря гвинейцы совершенно серьезно считают ее ведьмой. Они с их наивной верой в ведьм, колдовство и прочие чудеса, в чем-то правы.
«Ясно одно – случай требует психоанализа и серьезного лечения. Это раз. Ясно второе – меня это больше не касается. Слава Богу!» - с облегчением подумала Анна, открывая дверь комнаты.
В комнате звонил телефон. Это был Олег Николаевич:
- Ну, ты готова к переезду?
- Готова. Приходите выносить меня из «Бунгало». Маматова уже заждалась, когда же наконец-то моего духу здесь больше не будет.
Через несколько минут пришла Яна. В руках она держала блузку, предназначенную для Соны.
- Где ты это взяла? – удивилась Анна.
- Она на твоей ручке дверной висела.
- Ясно. Ян, отдай это завтра Соне. У Маматовой совсем крышу снесло от злости, что вместо увольнения она добилась моего поселения на виллу.
Анна рассказала об эпизоде в прачечной.
- Ну, мадам Давыдова, чего нести? – на пороге стоял Олег Николаевич.
- Подождите выносить, дайте насладиться последними минутами пребывания в этой «райской» гостинице.
- Без тебя совсем плохо будет, - грустно вздохнула Яна.
- Яна! Ты не права. Наоборот, жизнь налаживается. Столица медленно переезжает в Васюки! то бишь, в Седе. Теперь вы будете ездить ко мне в гости. С транспортом мы решим. Прочь от бабы Вали! Подальше-подальше от бдительной надзирательницы «Бунгало»! Не представляю, как она переживет, что теперь не сможет меня контролировать? Это ж какой удар, что я совсем исчезаю из поля ее бдительного зрения!
Света в Седе не было. Они вышли из машины, пытаясь понять, где входная дверь Анны – вторая половина предназначалась для Андрея Ивановича, который тоже должен был переезжать сегодня. Они приехали первыми. Перепробовав все ключи из огромной связки, нашли наконец-то нужный. Охранники, встретившие их возле дома, сообщили, что света в квартале нет и генератора на вилле нет тоже. Становилось весело. Еще веселее стало, когда, зайдя внутрь дома, Анна долго пыталась понять, куда она попала. Вооруженные двумя карманными фонариками, они ходили по дому, натыкаясь на сваленную в кучу мебель, какие-то коробки и бытовую технику. Посередине гостиной стояли стиральная машина, газовая плита и еще какие-то гробы. Рядом Анна обнаружила диван, со сваленным в кучу постельным бельем, непонятно, чистым или грязным. В душе тоже стояла корзина с бельем, тоже непонятно, чистым или грязным. Анна стояла посреди этой разрухи, не понимая, что делать. Куда положить вещи? На чем спать? Кровать стояла в спальне в разобранном виде. Света нет, и скорее всего не будет. Даже чай невозможно сделать. Не говоря уже об ужине или завтраке.
- Поехали обратно, - резюмировал Олег Николаевич.
Анна продолжала изучать при помощи фонарика окружающие предметы.
- Да, господа постарались. Ань, ты не должна здесь оставаться, - поддержала Яна Олега, - на чем ты будешь спать?
Подружка постаралась на славу! До Анны, кажется, начал доходить смысл Ириного замечания по поводу злорадства Лены. Лена теперь заведовала этим вилловским хозяйством и подготовкой виллы для Анны занималась именно она. Вилла была «подготовлена» в лучшем виде. Насколько это было возможно! Ну, нет! В «Бунгало», к радости бабы Вали, она не вернется ни за что! Лучше спать на стуле. А чай можно завтра утром на работе сделать. Хуже, чем «Бунгало» просто нет.
- Звони Тимуру. Или езжай прямо к нему. Пусть устраивает тебя на ночь, - продолжал Олег.
С Тимуром она будет разбираться. Завтра. По полному перечню. Сейчас надо успокоиться и понять, что делать. А что можно делать в темноте с одним, пусть даже двумя фонариками? Вода в душе, само собой, холодная. Бойлер тоже не работает без генератора. Итак, ни душа, ни чая, ни кровати, ничего, чтобы провести ночь. И духота. Кондиционер без электричества тоже не работает.
- Позвоню Рафаэлю. Объясню ситуацию. Скажу, что выйти на работу завтра не смогу. Это все надо разбирать, расставлять мебель, отмывать… Боже, какое свинство! Зато знаете, Олег Николаевич, как орал Тимур на вечернем селекторном совещании, что он не может въехать на виллу, потому что кухня, которую он заказал из Италии, до сих пор не пришла.
К дому подъехала машина. Андрей Иванович зашел к ним и молча присоединился к созерцанию всей этой войны. От мата, которым он обложил Дроздова с Тимуром, последние, наверное, подпрыгнули бы сейчас, сидя в своих благоустроенных, освещенных и кондиционированных апартаментах.
- Ань, может нам остаться с тобой? – предложил Олег.
- Ну да, и в знак солидарности вместе не спать, не есть, и умирать от жары! Езжайте, Олег Николаевич. Андрей Иванович, надеюсь, поможет мне кровать собрать. Завтра я вам позвоню.
- Я бы на твоем месте не стал оставаться. Надо требовать, чтобы они сначала все сделали, а потом уже людей вселяли. Так не селят. Это не жилье.
- Само собой. Завтра буду им это объяснять.
Ощущение от разговоров с Тимуром у нее было такое, что исполнительный директор, выписывающий ордера на виллы и принимающий и оценивающий состояние этих вилл, только вчера родился и ни о чем понятия не имеет. То есть, вообще ни о чем. Написав предварительно записку с изложением всех проблем, Анна звонила и пыталась получить ответы на свои вопросы.
- Как это у Вас нет холодильника? Вам что, его не привезли?
И уже в третий, четвертый и сто двадцать пятый китайский раз Анне приходилось объяснять взрослому дяденьке Тимуру, что когда на вилле нет генератора, не работает не только холодильник, но и кондиционер тоже. И стиральная машина тоже почему-то работает только при наличии электричества. И чтобы вскипятить воду для чая или просто лекарство запить, тоже нужен свет. А света нет, Тимур Мукатаевич, потому что в связи с рядом аварий на заводе, о которых в Крие известно даже самым малым детям, свет в городе дается по кварталам, и иногда его не бывает по двое суток кряду. Следовательно, если на вилле нет генератора, продукты покупать бессмысленно. Потому что без холодильника, работающего, как ни странно, на электричестве, они моментально стухнут на тридцатиградусной жаре.
На следующий же после вселения день, Анна начала узнавать новые подробности всей этой катастрофы. Выяснилось, что стиральные машины не подключены, то есть просто не предусмотрены, и нужно долбить стены, делать трубопровод, делать электропроводку и так далее. Весь конец недели и всю следующую неделю все сиесты были посвящены «строительно-подрядным» работам. Анна вызывала и принимала телефонистов, слесарей, электриков, телевизионщиков для установки антенны, строителей, которые должны были сделать ограждения вокруг виллы, которых тоже не было. Словом, все те работы, которые должен был проконтролировать Тимур, или Лена (это уж им видней) Анне приходилось доводить до ума, ибо то, куда их с Андреем Ивановичем поселили, человеческим жильем назвать было сложно.
Приходилось вытрясать также и деньги на покупку всего необходимого, потому что на вилле не было даже штор, и охранники, курсирующие вокруг дома, непременно каждый раз заглядывали в окна, так как находиться на вилле с неработающим кондиционером можно было только в неглиже, и Анна разгуливала по комнатам в купальнике и легком парео. В конце концов, ей надоели эти любопытные взгляды, она вышла из дома и отчитала голубчиков, разъяснив, что их задачей является наблюдать за тем, что происходит вокруг дома, а не внутри него.
Не было необходимой мебели, вроде платяного шкафа или полочек для посуды на кухне. Мелкая бытовая техника состояла из ржавого тостера и неработающего чайника, и эти щедрые Ленины дары Анна отправила на похороны в подсобку, также как и сломанную гладильную доску. Но это были уже мелочи.
Короче говоря, целую неделю Анна возила Тимура мордой об стол, ежедневно объясняя ему как несмышленому дитяти, что такое человеческие условия, необходимые для того, чтобы иметь силы приходить на работу, прилично при этом выглядеть, и не падать в голодный обморок. То ли с памятью у Тимура было туго, только каждое утро Анне приходилось заново и заново объяснять, почему на вилле невозможно жить. Она методично и терпеливо объясняла и объясняла, пока не добилась того минимума, при котором можно было более или менее существовать. Она слышала, как начинает заикаться и путаться исполнительный директор, едва услышав ее имя, когда она представлялась по телефону. Тактика, которую она выбрала с самого начала, зная, что по-другому все может затянуться на месяцы. На ответ Тимура, что надо по этому поводу говорить с таким-то департаментом или писать туда-то, Анна, не отходя от кассы, уточняла, говорить или писать должен кто? Как быстро они выполнят заявку? Кто несет ответственность в этом департаменте за эти работы? В общем, тактика простая – довести до такой степени каления, чтобы он понял, что пока он не сделает все, что должен был сделать до их вселения, покоя не будет.
Что это было? Просто свинское отношение к людям? Привыкнут. Авось. Живут же африканцы без света, без кондиционера, без холодильника. Может, и наших приучим? Или же, как утверждал Олег, провокация? В расчете на то, что у нее сдадут нервы, и она устроит истерику и скандал? И вот тогда… Или же срочность вопроса – как можно быстрее убрать ее из «Бунгало», пока еще чего-нибудь не назаписывала на свой диктофон. Изолировать от Маматовой. Убрать подальше от греха. Тогда это более чем странно. И интересно. То есть, это можно интерпретировать как своеобразную опеку над Маматовой, заботу о том, чтобы у той не случилось новых неприятностей в связи с ее дурью. Но в связи с чем такая забота?... Кстати, именно пункт о том, что у нее есть доказательства, подтверждающие истинность ее слов, вызвал интерес у господина Тимура, когда он читал ее записку, которую она подготовила для администрации сразу же после своего визита к Дроздову. Нет, не дикость и преступность поведения кухарки Маматовой, которые любого вменяемого человека ввергли бы в шок, а только этот маленький пункт с оговоркой «чтобы избежать обвинений в голословности и неправдоподобности изложенного». Она внимательно наблюдала за Тимуром, читающим ее записку, но он ни одним движением ни одного мускула не выдал ни малейшего удивления по поводу чудовищности и абсурдности бабы Вали. Как будто то, что он узнавал, читая, было в порядке вещей.
За генератор пришлось биться целую неделю.
На фоне свинского отношения к людям русской администрации, отношение африканцев, которые всячески пытались ей помочь, было действительно трогательным.
Первой позвонила Сона, уже на следующий день после ее отъезда из «Бунгало»:
- Мадам Анна, здравствуйте. Это Сона. Я хотела узнать, не нужна ли Вам какая-нибудь помощь. Если нужно что-то сделать, убрать, отмыть, постирать, я могу придти завтра или когда Вы хотите. Вы не думайте, это не из-за денег! Я так все сделаю. Мы просто хотим Вам помочь.
Звонок Соны был как нельзя кстати. Разруха, царившая на вилле, требовала не одной пары рабочих рук.
- Сона, спасибо большое! Мне очень нужна помощь. Ты не представляешь, что здесь твориться. Здесь нужно все отмывать: окна, террасу, все! Я одна ни за что не справлюсь!
- Мы придем с Куяте. Мы как раз завтра не работаем. Чтобы побыстрее навести у Вас порядок.
Мадам Камара привела портниху, столяра. В общем, работа кипела. Постоянно кто-то приходил, уходил, приходилось отдавать всякие распоряжения, договариваться, уточнять, биться за сроки. Анна как одержимая замеряла потолки и ширину окон, размеры полочек для кухни, карнизов для штор, забивала гвозди, чтобы декорировать стены тем, что было под рукой. Под рукой, собственно была старая африканская шляпа, подаренная Альфадьо, несколько дибиди и калебас с казами, купленный у сенегальца еще в прошлом году.
Новые приключения начались, когда стиральные машины наконец-то были подключены, и можно было начать стирку. Чтобы наполнить водой огромные промышленные стиральные машины, можно было ждать часами. Когда вода наконец наливалась, в городе отключался свет, а стирать от слабого генератора было нереально. Приходилось просить охранников таскать ведрами воду с улицы, чтобы побыстрее наполнить машину. В общем, веселье шло полным ходом.
Мария на выходные приехала в Крию. Анна поняла, что застряла в Крие до тех пор, пока все не устаканится. Они сидели возле бассейна на вилле Роже, которая была в трех минутах ходьбы от виллы Анны. Анна любила эту виллу, которая была запущенной и старой, но в этой запущенности и даже пыли, которая была повсюду, был свой шарм и какой-то уютный привкус, какой бывает, наверное, в старых особняках со старинной мебелью и какой-то невероятной утварью, которой давно нет в современном жилье. Роже здесь уже пятнадцать лет. Целая эпоха. И вся эта плетеная мебель, африканские побрякушки, картины и прочий хлам, которым он здесь оброс, - это целая жизнь, и за каждой вещью в этом доме тихонько живет воспоминание о том дне, когда эта вещь здесь поселилась. Анне этот дом казался каким-то старым добрым другом, и атмосфера этого дома была ей приятна, она чувствовала себя необыкновенно по-домашнему. Они чаще сидели на террасе в саду. Сад, в сущности, небольшой, но разросшийся, и в нем, как и в доме чувствовалась та же небрежная запущенность, будто хозяевам совсем некогда заниматься порядком в этом доме. Только бассейн выводил из этого заблуждения: хозяева есть и они явно неравнодушны к своему комфорту.
- Маш, а Роже может поделиться со мной Абдулаем?
- Поговори с ним. По-моему он работает до двух. Он приходит рано утром, готовит обед, убирает все, пока Роже на работе, потом, когда Роже приходит на сиесту, накрывает на стол, моет посуду и уходит. А ужин Роже уже сам греет. Абдулай его тоже готовит и оставляет в холодильнике.
Абдулай был поваром Роже. Готовить и сервировать стол его научили французы. Он был действительно хорошим поваром, очень чистоплотным, и они с Марией даже подсмеивались, когда он выдворял их с кухни на террасу и закрывал дверь на кухню, чтобы ему не мешали готовить. Он очень гордился тем, что знал толк во французской кухне и весь его аллюр, преисполненный чувства собственного достоинства, говорил о том, что он причислял себя к криевской элите.
Анна поговорила с Роже, и ангажировала Абдулая на вторую половину дня. Собственно, содержать малюсенькую виллу в чистоте и готовить ей обед для опытного Абдулая было забавой, как полагала Анна, потому что по сравнению с рожовскими обедами и ужинами из семи блюд приготовить какое-нибудь одно блюдо было для Абдулая делом несложным. Тем более, и продукты у Анны были не всегда, так что иногда Абдулай звонил в истерике ей на работу и взволнованно спрашивал:
- Мадам! А что готовить на ужин?
- Ой, Абдулай, я забыла купить продукты вчера, - вспоминала Анна, - ну, ты сегодня не готовь ужин. Просто убери в комнатах и погладь белье. Оно в спальне.
Он каждый раз пытался ее воспитывать:
- Мадам, оставляйте, пожалуйста, продукты, которые Вы хотите, чтобы я приготовил, на плите. Просто кладите их вот сюда на сковородку: лук, морковку, картошку или что Вы хотите, чтобы я сделал. А курицу или рыбу в холодильнике на нижней полке, например.
- Хорошо-хорошо, Абдулай, - говорила Анна, - я просто забыла, - и на следующий день все повторялось снова, так что бедный Абдулай выбивался из сил, пытаясь приучить к порядку свою хозяйку.
Анна прощала Абдулаю его снобизм, так как готовил он исключительно, и рыба и курица, которые он запекал в духовке, после голодной жизни у Маматовой, доводили Анну почти до обморочного состояния.
- Маш, я от него просто в восторге! Он меня не только от голодной смерти спас, но еще и напомнил, что в жизни еще осталась вкусная еда, от которой можно получить удовольствие. И гладит он хорошо. Правда, все время забываю ему сказать, что не надо делать стрелки на джинсах. Единственный недостаток – он не стирает руками. Но тут меня Сона спасает. Она приходит, когда у нее выходной в «Бунгало». Представляешь, под страшным секретом, не дай бог Маматова узнает, что она у меня работает. Иначе эта дура ее совсем со свету сживет.
Отказ стирать руками даже развеселил Анну, так как здесь в Гвинее, стиральная машина была предметом роскоши, большинство даже не умели ими пользоваться. К тому же гвинейки так хорошо отстирывали руками, что никакая самая крутая стиральная машина им в подметки не годилась. Поэтому, когда Абдулай заявил Анне, что руками стирать не умеет, она определенно решила, что он ее обманывает, но спорить не стала, отнеся это к разряду, что при его квалификации он считает это ниже своего достоинства. Сона наоборот отказывалась пользоваться машиной, и у нее действительно получалось быстрее стирать руками даже огромные махровые полотенца или простыни. Анна сделала несколько попыток приучить Сону стирать в перчатках, объясняя, что едкий порошок разъедает кожу на руках, но Сона только смеялась:
- Мадам Анна, это у Вас разъедает, а мы привыкли.
Спорить было бесполезно, и Соня даже в хлорную воду опускала руки, чем просто пугала Анну.
- Как хочешь, но, на мой взгляд, ты зря это делаешь. На всякий случай вот здесь перчатки для тебя, - показывала Анна на полочку в туалетной комнате.
Несмотря на титанические усилия, необходимые для организации того, что им досталось, в действительно функционирующую виллу, бегая при этом с утра и после обеда на работу, дышать и жить вдали от «Бунгало» было намного легче.
Первое, что она оценила в своем новом жилище, уже на следующее утро, было изобилие солнечного света. Убрав с помощью охранников огромные бытовые машины в подсобку, и расставив мебель, Анна могла теперь что-то понять. Гостиная, хоть и небольшая, но не загроможденная мебелью, казалась просторной и светлой, благодаря двум стенам, практически прозрачным. С одной стороны было окно и большая стеклянная дверь на террасу. С противоположной тоже окно и тоже стеклянная дверь, так называемый черный ход. Комната казалась огромным аквариумом, залитым солнечным светом, тем солнечным светом, от недостатка которого Анна так задыхалась в могильном мрачном номере «Бунгало». Во дворе манговые деревья с аппетитно свисающими плодами и соседские дети, с любопытством рассматривающие новых хозяев.
Второй достопримечательностью виллы была огромная кровать. Анна обожала такие кровати. Кровать еле умещалась в крохотной спальне. Андрей Иванович смеялся над этими кроватями: «Всю Крию можно спать уложить на этой кровати». Когда ее пришел навестить Роже, увидев эту грандиозную кровать, он спросил:
- Ты спишь вдоль или поперек?
- Роже, я всю жизнь сплю по диагонали, - рассмеялась она.
Она вспомнила еще одну кровать в своей жизни, которая ее тоже впечатлила. Впечатлила тем, что в ширину она была раза в два больше, чем в длину. Это было в Каннах, в каком-то отеле недалеко от «Карлтона». Названия она не помнила. Тогда Надеж, ее французская подруга, которая поднялась с ней в номер за русскими сувенирами, привезенными Анной для нее, при виде этой кровати вскрикнула: «Вот это сексодром!»
- Ага. Если бы я еще всем этим пользовалась! Знаешь, приходишь в отель без задних ног, и сил у тебя едва хватает на то чтобы выдернуть одеяло с одной стороны и скорее шмыгнуть и … я моментально отрубаюсь. То есть, пользуешься только краешком этого богатства.
За неделю совместных битв с администрацией, Анна лучше узнала Андрея Ивановича, который оказался вполне милым соседом и приличным человеком, и они легко нашли общий язык.
Ну и конечно Манти!
Когда Анна позвонила ей вечером в среду, сразу после того как получила ордер, и сообщила новость, Манти даже не поверила сначала и несколько раз переспросила:
- Анна, это правда? Это правда? Скажи! Андре говорил мне, что он переезжает на виллу, но он ничего не сказал, что вы будете вместе! Это правда?
- Да-да, Манти. Так что теперь я твоя соседка.
- Анна! Как здорово!
Теперь они виделись каждый день. Манти хозяйничала на вилле, приводила в порядок дом, готовила обед и поджидала Андрея Ивановича. Накормив его обедом, она забегала к Анне, взглянуть, как у той движутся дела и поболтать.
- Анна, ты знаешь, Андре дал мне пятьсот долларов. Ты представляешь! Пятьсот долларов! Знаешь, я сказала ему, что хочу мотоцикл. У меня был, но я потом его продала. И он решил сделать мне подарок. Завтра я еду в Конакри покупать мотоцикл.
- Да он тебя балует. Стало быть, любит.
- Ты думаешь? Да, ты знаешь, никто никогда не делал мне такого подарка. Ты представляешь! Пятьсот долларов! Я куплю Джакарту! Есть такие женские модели. Завтра ты увидишь.
- Я рада, Манти.
- У тебя очень мило стало, - сказала, оглядывая комнату, Манти, - так уютно! Как тебе удается?
- Из вредности. Нельзя давать врагам даже малейшего повода для радости, - рассмеялась Анна, - они полагали, что я пропаду на этой вилле.
- Правда, у тебя очень уютно.
- Осталось только шторы сшить и повесить. В эти выходные поедем с Андреем в Конакри, чтобы купить все необходимое. Кстати, что ты думаешь по поводу новоселья? Я хочу собрать друзей в субботу. Яна с Олегом. Мари должна приехать. То есть, Мари с Роже. Вы с Андреем. Может быть, Андрей захочет кого-нибудь пригласить. Да еще мой шеф. Лапшин. Сделаем шашлык. Потанцуем. Как ты на это смотришь?
- Здорово!
- Есть хороший повод собрать друзей. Познакомлю тебя … Хотя Яну и Олега ты знаешь. С Лапшиным! Он очень милый.
Анна действительно могла себя поздравить. Обустроиться и заставить все это работать без отрыва от производства. За такой короткий срок. Торговки приносили фрукты, овощи и рыбу, когда она заказывала. Остальное она заказывала у мадам Бинты, иногда посылая к ней водителя Рафаэля, иногда заезжала вечером с Лапшиным, который теперь подвозил ее после работы, так как тоже жил в Седе. Иногда приходила помочь по хозяйству Сона. У нее был Абдулай. То есть, теперь, когда она возвращалась вечером домой, ее ждал аппетитный запах еще горячего ужина, аккуратные стопки выстиранного и выглаженного белья, вычищенные полы, вымытые пепельницы. Оставалось только наслаждаться холодным пивом, вкусным ужином и праздным бездельем. «Я это заслужила!» - говорила себе Анна.
А в голове уже маячила Фута Джалон. «Все! справляю новоселье, вешаю шторы, и еду к Дам де Мали!»
Новоселье отметили очень весело. Лапшин привез мангал и взял на себя ответственность за шашлык, который они готовили вместе с Манти. Причем Лапшин говорил Анне:
- А ты знаешь, она специалист! Я вижу, что она очень даже понимает в этом деле! Манти! Иди сюда. В следующий раз… Ань, переведи ей, - в следующий раз… шашлык… у меня. На вилле. Chez moi. Ma villa. Compris ? Ты будешь все делать сама. Moi, regarder, - подкрепляя жестами свои слова, объяснял Лапшин, - d’accord ? Все соберемся. Аня, ты, все. Будет шашлык. OK?
- Что он говорит, Анна? – расцветая и обнажая белоснежные зубы, спросила Манти, наполовину догадываясь, о чем идет речь.
- Мсье Лапшин приглашает нас в следующий раз на шашлык к нему на виллу. Шашлык будешь ты делать. Он будет только смотреть.
- Правда? О, мсье Лапшин! – подкрепляя свои слова звонким смехом и кокетливым покачиванием головы, отвечала Манти, - Конечно! Манти делать, мсье Лапшин смотреть, - добавила она по-русски, - Окей, карашо!
- О, Манти, ты и по-русски говорить можешь? Ну, так это вообще!
Кокетливая бестия продолжала строить глазки Лапшину, в то время как бедный Андрей Иванович рвал и метал, не доверяя, как видно, своей обаятельной подруге. «Ох, Манти, Манти, умеешь ты морочить мужикам головы, - улыбаясь, думала Анна, - кого угодно с ума сведешь. Такая обаятельная и коварная бестия! Просто сигнал тревоги надо выбрасывать там, где ты появляешься: «Осторожно, мужики! Манти здесь!», то есть идет стихийное бедствие, спасайся, кто может!».
Рафаэля Анна тоже пригласила на вечеринку. Ей было неловко пригласить Лапшина и игнорировать Рафаэля, который был ее первым начальником, скажем, более главным. Рафаэль, к счастью, не пришел. К счастью, потому что Анна не знала его расовых настроений. Скорее всего, они стандартные легионовские: никаких черных в наших домах! О Лапшине же она знала, что он общается с африканцами, и дружит, например, с тренером по теннису и владельцем какого-то ресторанчика, и тот часто бывает у него в гостях. И с коллегами на работе тоже общается очень естественно. Ну и в принципе, если с Лапшиным она дружила и находила понимание, последнее время даже делилась с ним своими проблемами, связанными с бабой Валей, то с Рафаэлем, характер которого она все яснее осознавала, и видела, как он пытается подставить Лапшина, ей последнее время было даже неприятно общаться. В общем, слава Богу! В доме были только свои. Кроме Марии с Роже, Яны с Олегом и Лапшина, с Олегом пришел его переводчик Барри, которого он очень хвалил, и Анна не возражала против его участия в вечеринке. Со стороны Андрея и Манти были Вадим с Кристиной, так что народу собралось прилично.
Поскольку стульев было всего четыре, Роже притащил африканские плетеные табуретки со своей виллы. Мария сделала костерок во дворике, сложив небольшой очаг из валявшихся рядом камней. На террасе устроили дансинг. Анна, перемещаясь от одной группы к другой, оказывала всем внимания понемножку.
- Анна, так здорово! Спасибо тебе, - Манти подсела к ней.
- За что?
- Такой праздник! Все так здорово! У тебя такие милые друзья!
- Ну что ты, Манти, спасибо всем, кто собрался сегодня здесь. Для меня это такое удовольствие. Это наш первый праздник. Будет еще много других!
- Анна!
- Ты не представляешь, что испытываешь, живя в такой тюрьме как «Бунгало».
Остаток вечера Анна провела сидя с Лапшиным. Она видела, что он комфортно себя чувствует, и ей это было приятно. К ним присоединились Олег с Яной.
- Да, мадам Давыдова! Даже в этот раз им не удалось тебя сломать, - говорил Олег Николаевич, намекая на события двухнедельной давности и тот хлев, в который ее поселили.
- Олег Николаевич! Имейте снисхождение: они просто не знают, с кем имеют дело, - кокетливо отвечала Анна, - если бы понимали, давно бы оставили в покое.
- Тебе просто не надо было соглашаться, - сказал Лапшин, который был в курсе всего, что происходило на вилле, - они просто зажравшиеся наглецы! Это свинство!
- Василий Григорьевич, главное – результат. Они хотели заставить меня жить в свинстве. Я их нагнула. Могу себе представить, как меня Тимур ненавидит. Я же с него неделю не слезала, пока до него не дошло, с чем он имеет дело.
- Так надо было все делать по-человечески! – продолжал возмущаться Лапшин, - а они только о своей заднице заботятся. Люди для них вообще ничто!
Было уже около двенадцати, когда народ начал расходиться.
Оставшись одна, Анна долго еще сидела в салоне, размышляя о странностях судьбы.
В понедельник грянула общенациональная забастовка, разговоры о которой в стране велись уже давно. Две предыдущие недели шли беспрерывные переговоры профсоюзов с правительством, которые не приводили к результатам. И вот, наконец, профсоюзы официально объявили общенациональную забастовку.
В стране встали все предприятия, были закрыты банки, магазины. На третий день прекратил принимать Конакрийский аэропорт. В последующие годы по стране прокатятся другие, более жесткие, со столкновениями и человеческими жертвами. Эта же забастовка была мирной и закончилась без крови. Страна была парализована. Транспортное сообщение было нарушено, и буквально за два первых дня забастовки магазинчик мадам Бинты был раскуплен до пустых полок. Никто не знал и не мог прогнозировать, как долго продлится «блокада», поэтому экспаты, а именно они в большей части отоваривались у мадам Бинты, запасались продуктами. Анна, не сталкивающаяся с такими ситуациями и не очень предусмотрительная, прочувствовала на себе это состояние быстро наступающего дефицита, когда на второй день забастовки не смогла купить блок «Карелии», сигарет, которые она здесь курила, покупая обычно блок, когда заканчивался запас. Ей удалось набрать четыре пачки в разных местах. Они заехали на рынок с Лапшиным после работы, и пока она ждала, когда он купит пиво, Анна наблюдала, как экспаты мели виски, вина и прочий алкогольный ассортимент. Лапшин обычно покупал ящик пива. Когда Анна в первый раз это увидела и удивилась: «Зачем там много?», Лапшин улыбаясь, сказал:
- Пиво – очень странный предмет. Когда оно есть, то его сразу нет!
Теперь, впрочем, подобный опт был более чем оправдан.
Марии удалось вырваться из Конакри и приехать в Крию, так как «Жетма», подчиняясь профсоюзным требованиям, тоже не работала. Таксистов-штрейкбрехеров громили, поэтому мало кто рисковал зарабатывать деньги в такой момент. В первые дни даже частных машин на дорогах не было. Так что приехать в Крию было мероприятием и сложным, и рискованным. Но Мария любила острые ощущения, да и что делать в Конакри в такой момент, тем более, когда в Крие ждет Роже.
Криевский завод работал в порядке исключения, но работал только на неостанов, что допускалось профсоюзными правилами в таких случаях, ибо полный останов такого производства невозможен. Он равнозначен перезапуску завода, что, как объяснил ей Лапшин, гораздо серьезнее первичного запуска такого производства. Экспатов собирали первые два дня по Крие, но начиная со среды большинство сотрудников сидели по домам, а на завод выезжали только специалисты, необходимые для поддержания непрерывных технологических процессов.
Роже, хоть и выезжал на завод, но в довольно свободном режиме и ненадолго. Поэтому в один из дней они отправились забрать мебель, заказанную в маленькой не деревушке даже, ибо три хижины, в одной из которых находилась мастерская, трудно было назвать деревушкой. Табуретки и стол, которые заказала Анна, представляли из себя плетеные кубы: для стола куб был чуть побольше, для «стульев» - поменьше.
Роже высадил их вместе с мебелью у виллы Анны, а сам поехал на завод, проверить, как там дела.
Они сидели в прохладном салоне, где все уже было сделано, и Мария заметила:
- Ты знаешь, у тебя лучшая вилла в Крие. Я имею ввиду в плане оформления, - рассматривая драпировки на занавесках, сказала Мария, - я тут на многих виллах побывала. И интерьеры дорогие, и пространства больше, но как-то все не то, знаешь…Какая-то помпа…
Анне и самой нравилось, как она оформила виллу, тем более, ее шарм в том и заключался, что не было той напыщенной роскоши, которой увлекались здесь русские. Все было просто и напоминало летнюю дачу: и светлые шторы, небрежно задрапированные и закрепленные днем легкомысленными бантами, и циновки на полу и стенах, и какие-то совсем, казалось бы, незначительные мелочи вроде старой соломенной шляпы, висевшей на гвоздике у двери, или небольших статуэток на комоде и простеньких дибиди. Мебель, которая ей досталась, оказалась удачной и подходящей для случая. Она была легкой, негромоздкой и очень удобной для жизни. Предметом особой гордости была циновка в центре стены, на которую она в полном, на первый взгляд, беспорядке навешала всякие африканские украшения и прочий хлам. Манти, когда увидела это все, воскликнула: «Классно! Анна, ты – белый марабу, - показывая на циновку с украшениями, - только зеркала в середине не хватает». Вообще Манти к удивлению Анны оценила всю эту беду как французский стиль, тогда как сама Анна пыталась натворить именно африканский. «Нет, ты не права, так французы оформляли, когда здесь были». «Ну и ладно, - Анна особо за название стиля не переживала, - главное, что в моем представлении это африканский стиль». Копеечная плетеная африканская мебель была необычайно функциональной, легко переставлялась с места на место и была этаким заключительным африканским штрихом.
- Я тебе говорила, что они звонили жене Роже в Канаду?
- Кто? Зачем?
- Чтоб рассказать о неверном муже.
Роже был женат, у него было четверо уже взрослых детей, и даже внук. Жена, которой во всей видимости прискучила африканская жизнь, несколько лет назад вернулась окончательно в Канаду, оставив Роже одного.
- Шутишь! – Анна не могла поверить, - А зачем? Черт!.. Они психи, Маш. Ты знаешь, я серьезно начинаю сомневаться в их нормальности, - она смотрела в упор на Марию, - И что? Тебе это Роже сказал? Дома скандал?
- Да нет. Он довольно спокойно мне об этом сообщил.
- Но ты же понимаешь? А кто? Ты узнала, кто звонил?
- Ну, путем несложных вычислений…Звонила женщина, - Мария улыбалась, - как ты думаешь?
- Маматова по-французски не говорит, - Анне все еще не могла прийти в себя от новости.
- Да, хотя это ее почерк и профиль. Жены в России регулярно получают доклады о неверных мужьях. Баба Валя бдит чужую нравственность ночью и днем.
- Думаешь, Бричкина? – предположила Анна, - Кто у нас из женщин говорит по-французски?
- Не сомневаюсь, Ань. Кандидатур больше нет. Ну, если это конечно не ты, - Мария рассмеялась, - Звонила женщина. Говорила по-французски.
- Подожди, кто у нас… - Анна начала перебирать в памяти всех переводчиков, - Слушай, а ведь ты права. В Крие только я и Бричкина… Подожди… Точно. Все переводчики – мужики.
- Вот! – торжествующе сказала Мария, - тут даже вычислять особо нечего. Женщина, которая звонила, очень прилично говорила по-французски, хотя и с акцентом само собой.
- Подружка, значит, старается. Сотрудничает с Маматовой. Ничего не изменилось.
Анна задумалась, «примеряя» полученную информацию к себе. То есть, от Валюшиного бдительного ока она ускользнула. Но есть ведь Бричкина. «Подружка», затаившая обиду. Снова пахнуло запахом помойки и подвала. Она прокрутила последние три недели: ее жизнь с момента переезда на виллу. У нее бывало много народа теперь. Слава богу, после почти восьми месяцев тюрьмы строгого режима, она могла себе это позволить. Ну, мадам Камара, которая привела портниху, и которая не в ладах нынче с Маматовой. Сона, Куяте помогали отскабливать, отмывать виллу. Сона приходит раз в неделю помочь по мелочам. Олег, Яна – это свои. Мария. С этим все ясно. Барри и Камара приезжают к ней на велосипедах. Первый раз, когда она их увидела, она страшно удивилась и обрадовалась. Они приехали наведать мадам Анну в ее новом доме. Тогда Камара рассказал ей, что творилось в «Бунгало» после ее отъезда. Бесноватая Валюша срывала ярость на всех подряд, в первую очередь на африканцах, конечно. Потом они наведывались к ней довольно часто, и Камара рассказал Анне информацию, которая ее заинтересовала. Она даже дала им свою камеру, чтобы они засняли это. Просроченные продукты для экспатов на складе «Бунгало». Снимки не получились, хотя Анна несколько раз объясняла и показывала Камаре, как пользоваться камерой. Самого главного не было: было непонятно, где лежат эти продукты с просроченными датами.
- Мадам Анна, Вы не представляете, что творится на кухне «Бунгало», когда в три часа приезжает автобус и увозит экспатов на завод.
Анна выжидающе смотрела на Камара.
- Там пир горой. Достаются продукты, жарятся куры. Отборные фрукты, продукты, я даже таких не видел никогда. И начинает готовиться обед. Для семьи.
Анна поморщилась. Человеческому свинству нет предела. Она вспомнила времена, когда она дружила с Леной. Французские вина и сыры, колбасы и всякие деликатесы из «Лидерпрайса», которыми угощала Лена. Навряд ли при Валюшиной практичности и жадности все это было из своего кармана. Тем более, втихую, когда все на работе. Анна снова поморщилась, вспомнив помои, которыми кормила Валюша.
Ну да, Барри и Камара. Ну и что? Да, дружба с африканцами здесь негласно не приветствуется, но ведь это не запрещено! Анна подошла к окну и посмотрела на охранников. Она вспомнила об осторожности мсьё Сакко, когда они встречались. Предатели и доносчики есть везде: с этим ничего не поделаешь. Тем более купить за деньги нищего гвинейца… Нет… Анна отогнала от себя мысли. Нет, это уж совсем паранойя.
Забастовка затягивалась. Было непонятно: закончится она или будет продолжаться на следующей неделе. В субботу Мария решила вернуться в Конакри. Уговоры не действовали. И хотя на личных машинах народ начал выезжать – куда ж деваться, дела то все равно есть и есть неотложные, но риски были даже для частников, так как на конакрийских окраинах, на въезде в город нападали на машины. В таких ситуациях всегда появляются мародерствующие элементы.
Попытки Марии найти водителя, который бы согласился отвезти ее в Конакри успехом не увенчались, и она заявила, что поедет на велосипеде: у Роже был велосипед, на котором она иногда каталась по Крие.
- Ты с ума сошла, - крикнула ей вслед Анна, и, махнув рукой, проворчала, - Как хочешь.
Через несколько минут Анна, однако, нашла выход их ситуации и позвонила Роже, который был на заводе.
Через час улыбающаяся Мария появилась на пороге виллы.
- Продала?
- А у меня были варианты что ли? – в тон ответила Анна.
- Я уже до Танене доехала.
- Ну, покаталась.
- А что ты ему сказала?
- Сказала, что ты уехала в Конакри на велосипеде.
- А он?
- «На моем велосипеде? Почему она не спросила у меня разрешения?»
- Серьезно?
- Абсолютно, - Анна смеялась, - он очень возмущался, что ты воспользовалась его собственностью без его согласия.
- Я, значит, его не волную: ну уехала и уехала. То есть, он поехал велосипед спасать.
Они рассмеялись. Чувство юмора Роже была вещь известная. Буквально два дня назад они втроем отмечали день рождения Роже. Абдулаю было велено приготовить обед из семи блюд со всеми положенными десертами. Именинник вышел к столу, когда Мария и Анна уже ждали его и Мария крикнула:
- Роже, ну где ты там? Собираешься, как на получение Оскара.
В этот самый момент на пороге гостиной появился Роже в джинсовых шортах с оборванными краями, старой, застиранной, хотя и свежей майке и бордовом шелковом галстуке поверх последней.
- Я готов принимать поздравления.
Анна с Марией прыснули.
В понедельник забастовка не закончилась. Обстановка в стране накалялась, ожидания не оправдались, профсоюзы объявили о продолжении забастовки. В Крие общая ситуация проявлялась в затишьи и спокойствии, царившим в городе: магазинчики и рынок не работали, в центре не было никакого оживления.
Мария все же нашла с помощью Балде машину и уехала в Конакри.
Анна позвонила Ги, с которым не теряла контакт. Он рассказал, что обстановка в Конакри спокойная, народ понемногу начал выезжать, уже стало возможно купить кое-какие базовые продукты: мясо, хлеб.
Мария вернулась в Крию уже на следующий день, как объяснила, на кухню к Абдулаю, так как холодильник в Конакри был пустой, «Лидерпрайс», где она закупала продукты, закрыт. То есть, делать в Конакри было нечего. «Жетма» бастовала вместе со всеми. Страна следила за ходом событий, о которых наперебой трещали средства массовой информации.
Именно в этот самый момент в жизни Анны и начали происходить очень странные события. Вернее, происходить они начали раньше, но Анна не сразу увидела логическую цепочку. По крайней мере, о цели той загадочной московской комиссии, вокруг которой был какой-то непонятный шепоток, она узнает гораздо позже, когда вернется в Москву.
Анна тогда только переселилась на виллу. Лапшин недоумевал:
- Что за комиссионеры? Какая-то кулуарность непонятная. Приглашают выборочно. Зачем приехали, ничего не ясно. Комиссия по кадрам. Что за порядки у них? Собрание по кадровым вопросам? Так собери весь коллектив, как это в других компаниях делают.
Казалось его задела конфиденциальность, а скорее интрижность Легиона.
Анна почти сразу забыла об этом разговоре, ибо ее интриги и кулуары Легиона вообще не интересовали. У нее была своя насыщенная жизнь, полная планов, и уж до чего ей совсем не было дела, так это до Легиона с его тайными комиссиями.
Она задумалась только тогда, когда вечером этого дня, после их разговора с Лапшиным, когда она уже вернулась с работы и собиралась ужинать, к ней постучал охранник и сказал, что ее ждет машина.
- Какая машина? Где?
Во дворе не было никакой машины.
- Они там, на дороге, мадам, - охранник махнул рукой, - Машина АСЖ. Мне сказали Вас позвать.
- Но я ничего не знаю.
- Они ждут, мадам.
Анна стояла в домашних шортах и майке.
- Я не готова никуда ехать. Мне никто не говорил, что за мной заедут.
- Что же мне сказать, мадам.
- Скажи, что я не поеду, - окончательно определилась Анна.
Анна закрыла дверь и подошла к окну, ведущему на террасу. Она видела, как охранник пересек двор, спустился к дороге, где стоял асежевский микроавтобус, что-то сказал сидящему на переднем сидении, после чего машина тронулась.
«Странно, - подумала Анна, - очень странно. Зачем я им нужна? Какое-то собрание экспатов в узком кругу, на которое, как выразился Лапшин, пригласили избранных. Переводчик? Зачем там переводчик? В конце концов, должны были предупредить».
У каждого сотрудника АСЖ был свой электронный адрес, на который высылалась вся рабочая и другая информация, все объявления о собраниях, праздниках и прочие циркуляры. У многих, в том числе у переводчиков, есть мобильные телефоны. Да, в конце концов, есть офисные телефоны в каждом департаменте.
Но Анна недолго задержалась на этом странном происшествии. Ее жизнь бурлила: обустройство виллы, друзья, которые теперь так часто гостили у нее. В общем, хлопот был миллион, и происшествие быстро забылось.
Теперь комиссии из Москвы ехали одна за другой. Какие-то важные шишки, которые очевидно координировали и контролировали запуск пятого котла, от которого зависело будущее завода.
Наконец, все было готово, и день запуска был назначен.
Это было в конце второй забастовочной недели. После обеда Анне позвонил Кабанов и сказал, что сегодня ночью она работает на запуске.
Машина остановилась у здания администрации, и Анна сразу направилась в офис Димы, атташе Дроздова. В офисе никого не было. В кабинете Дроздова горел свет, и были слышны голоса. Анна присела на диванчик в холле. «Очевидно, все еще раз перепроверяют, сверяют перед запуском», - подумала Анна.
Через полчаса из кабинета вышел незнакомый ей мужчина, очевидно москвич из тех, что приезжают теперь контролировать запуск, и направился к выходу, закуривая сигарету.
Анна последовала его примеру. Он первым завел разговор:
- Красивые ночи в Гвинее.
- Очень, - отозвалась Анна, - Очень темные ночи и очень яркие звезды.
Незнакомец посмотрел на нее внимательно.
- А Вы что здесь делаете?
- Дежурный переводчик.
Он посмотрел на нее еще внимательнее.
- Котел будете запускать?
- Похоже, да, - засмеялась Анна.
Через стеклянные двери холла Анне было видно, что совещание закончилось, и из кабинета Дроздова вышел он сам, атташе и гвинеец, директор производства с гвинейской стороны.
- Пойду получать руководство к жизни на эту ночь, - улыбнулась Анна и вошла в холл.
- Телефон дежурного переводчика, - Дима положил на стол мобильный телефон, - фонарик вот здесь, в верхнем ящике стола. Телефонный справочник всех подразделений в компьютере, на рабочем столе, - он пошевелил мышкой, компьютер ожил.
- А в распечатанном виде есть? - спросила Анна.
- Нет. Ну, распечатаете. Принтер вон там в углу. Что еще? – он подумал, - Вроде все.
- А что я должна делать?
- Ничего. Если кто-нибудь будет звонить, нужно будет передавать информацию. Телефоны у Вас все есть.
- То есть я просто диспетчер?
- Ну да, - Дима закинул сумку на плечо и шагнул к двери, - Я пойду. Меня Дроздов ждет. Мой номер на всякий случай, - он достал свой мобильный, - Сейчас я Вас наберу. Скажите Ваш номер.
Телефон Анны зазвонил, номер высветился.
- Если что звоните. Доброй ночи.
Дима вышел.
Анна вышла следом на улицу. Машина уже отъехала. Она закурила сигарету, взглянула на небо. Черное гвинейское небо с яркими звездами. Здесь правда с освещенной площадки не такими яркими, как там, в баре, где они сидели с мадам Камара. Анна взглянула на часы. Полдвенадцатого. Она вернулась в офис, осмотрелась. Как везде, портрет Лансана Конте на стене, непререкаемый атрибут любого офиса в Гвинее. Компьютер, принтер, сканер, шкаф с папками. На столе стационарный телефон. Плюс у нее есть еще два мобильных телефона: свой личный и телефон дежурного переводчика. Она набрала Марию. Они поболтали немного, и Анна снова вышла на улицу. Жаль, что ничего не прихватила с собой почитать. Анна вернулась в офис, снова осмотрела свое хозяйство. «Надо телефоны распечатать, - подумала она, - мало ли, зависнет компьютер в самый неподходящий момент». Она включила принтер, открыла файл с телефонным справочником и нажала кнопку «Печать». Принтер загудел, готовясь к печати, и в этот самый момент погас свет, и наступила гробовая тишина. Анна хорошо знала, что это значит. Дважды при ней завод останавливался в рабочее время. В первый раз, когда наступила эта гробовая тишина, столь непривычная для постоянно грохочущего завода, они были в своем офисе с Лапшиным. Он тогда схватил каску, не обращая внимания на ее вопросы, и убежал узнавать, в чем дело. Аварийная ситуация. Все подразделения, от которых зависит запуск, в срочном порядке запускают завод.
Анна нащупала верхний ящик и достала фонарик. Фонарик не работал. Она пощелкала несколько раз, рассматривая фонарик при помощи подсветки мобильника. Бесполезно. Батарейка умерла.
Телефоны молчали. Это было странно. Телефонного справочника у нее нет. Он остался в компьютере нераспечатанным. Она знала на память только телефоны своего департамента, департамента технологии. Она набрала номер по городскому, подсвечивая мобильником. На другом конце сняли трубку.
- Переводчик Давыдова, - представилась она, - я бы хотела Рафаэля.
На другом конце она слышала человека, который говорил что-то, но не ей, а кому-то, кто был рядом. Наконец она услышала голос, обращенный к ней:
- Алло, что Вы говорите, мадам?
- Скажите, Рафаэль с Вами?
- Что Вам нужно, мадам?
В трубке раздались короткие гудки.
Анна снова набрала номер:
- Пожалуйста, не бросайте трубку. Говорит дежурный переводчик. Мне нужен Рафаэль.
В этот раз ее слушали:
- Мадам, здесь нет Рафаэля.
- А кто-нибудь из экспатов там есть рядом с Вами?
- Нет, мадам, здесь никого нет. Извините, мадам. Нам сейчас не до этого. Завод стоит.
- Да, да, конечно. Я в курсе. Я сама на заводе. Извините.
Анна положила трубку. Набрала мобильный Рафаэля. Недоступен. Других телефонов у нее не было.
Становилось душно. Анна вышла на улицу. Кромешная темнота. Не работало даже аварийное, так называемое дежурное освещение, которое в таких случаях, как правило, есть от аварийного источника. Видно совсем все плохо.
Анна вернулась в офис. Телефоны молчали. Очень странно! По ее представлениям, в этой ситуации, их должны бы были давно оборвать, что называется.
Вдруг Анна вспомнила, что у нее есть Димин телефон. Она нажала вызов.
Дима ответил.
- Дима, добрый вечер. Это Анна. Вы знаете, на заводе отрубился свет. Я не успела распечатать список телефонов. До Рафаэля дозвониться не могу. Вы можете мне дать номер Дроздова хотя бы.
Дима продиктовал номер.
Она набрала. Вне зоны действия сети. Анна перезвонила Диме.
- Дима, номер недоступен. Здесь даже фонарик не работает. Что я должна делать? Мне никто не звонит.
Дима молчал.
- Вы не можете дать мне телефоны. Кто из экспатов сейчас на заводе?
- Я не знаю, - и добавил после паузы, - Ждите звонков.
- Но прошло уже полчаса после того, как завод встал. Звонков нет. Это странно.
- Чем я могу помочь?
- Действительно, - подумав, ответила Анна, - наверное, ничем, - и положила трубку.
Анна сделала еще несколько попыток дозвониться Рафаэлю. Взглянула на часы. Полпервого. На домашний звонить, конечно, поздновато, но ведь и ситуация не каждый день такая случается. А вдруг там смогут помочь, и скажут, по какому номеру можно найти сейчас Рафаэля.
Анна набрала номер и к своему удивлению услышала голос Рафаэля. Голос был сонный.
- Рафаэль, на заводе авария.
Анна вкратце рассказала о последних событиях.
- Я сейчас приеду, - сказал Рафаэль и положил трубку.
Анна вышла на улицу, где было по-прежнему темно и тихо. Водитель стоял возле машины и курил. Анна выкурила сигарету и вернулась в офис. Телефоны молчали.
Прошло минут двадцать. От Седе до завода пять минут езды максимум. Рафаэля не было. Внезапно Анну осенило. Она сложила в рюкзак мобильные телефоны и вышла на улицу.
- Поехали, - бросила она водителю, заскакивая в машину, - На виллу.
Они выехали за ворота. В городе света нет, конечно, но там, по крайней мере, есть генератор, стало быть, кондиционер и свет и список телефонов под рукой, который лежал у нее всегда на тумбочке, рядом с телефоном.
Встречных машин не было. Она набрала Рафаэля:
- Рафаэль, ты где?
- Я сейчас приеду.
- Я подъезжаю к вилле. Буду дома ждать звонков.
- Почему? Аня возвращайся на завод.
- Рафаэль, там даже фонарика нет. У меня дома хотя бы свечи есть. Телефоны при мне. На вилле у меня и список всех телефонов есть.
- Бери свечи, и возвращайся!
Анна чуть не рассмеялась: столько пафоса было в этой фразе!
Она пытаясь проанализировать и понять ситуацию. Телефоны молчали.
Экспатов на заводе, похоже, нет. Иначе Рафаэля уже давно кто-нибудь разбудил до нее. То есть гвинейцы справляются с запуском самостоятельно. Но для чего тогда она нужна была там, на заводе, в эту ночь? О ее существовании гвинейцы даже не знали. Рафаэль спокойно почивает в своей кроватке, у Дроздова отключен телефон, а атташе не может дать никаких инструкций. Все это было странно и неприятно. И Анна не могла объяснить себе этот неприятный привкус.
На следующий день по своим каналам Анна собрала информацию, чтобы окончательно убедиться, что в эту ночь на заводе она была одна. На запуске, к которому завод готовился месяцами, и миллионы комиссий замучились приезжать в Гвинею из Москвы, по две штуки на неделе, в ночь запуска нет ни одного экспата?! И почему ночь? Почему запуск был назначен на ночь? События последней ночи наглядно продемонстрировали, что ночь – не самое подходящее время для таких вещей.
Олег Николаевич, как всегда, подшучивал:
- Аня, ты как будто бы вчера родилась. Это же обычная рядовая ситуация. В Союзе так было, да и сейчас ничего не изменилось. В стране всеобщая забастовка. Это производство должно работать на минимальных оборотах, только для того, чтобы не остановиться. Вчера вечером, кстати, митинг был на заводе. Дело нечистое, это ж понятно.
- То есть? – Анна с удивлением смотрела на Олега.
- А то и есть, что в подобных критических ситуациях большое начальство всегда остается в стороне и в безопасном месте, а на передовую бросают какую-нибудь мелкую сошку. А ты, к тому же, еще и неудобная сошка.
- И что интересно может сделать эта мелкая сошка вот в такой ситуации, как вчера?
- А это уже неважно.
- Невероятно! Сунуть на завод одну бабенку, а самим спокойно почивать? Я сначала подумала, может быть, кто-то из москвичей там на заводе. Никого! На заводе не было ни одного белого! Одна баба. Баба, заметьте!
- Зато у тебя глаза открылись на реальность.
- За державу обидно, Олег Николаевич, - процитировала Анна, - Мне Лапшин как-то сказал: «А ты что думаешь? У них у всех под матрасами пушки. Там все в порядке. А ты живешь, ты посмотри, у тебя же даже забора вокруг виллы нет. И никого это не волнует».
…В ночь с воскресенья на понедельник вся страна сидела у телевизоров, с надеждой ожидая конца последних раундов переговоров профсоюзов с властью. В полночь обещанного сообщения о результатах не последовало. Только в два часа ночи, наконец, было объявлено, что договоренность достигнута, и профсоюзы прекращают забастовку.
Анна сидела в кресле напротив стены, на которой Мария прорисовывала в квадратах двух таитянок, сидящих на переднем плане, на берегу реки. Непослушная и упертая Мария, несмотря на все старания Анны убедить ее сделать Пикассовскую «Радость жизни», которая, на ее взгляд, и по формату, и по цветовой гамме, больше подходила к этой комнате, все же выбрала Гогена.
- У меня нехорошие предчувствия, Мари, - сказала Анна, продолжая начатый разговор, - Сначала это более чем странное дежурство на запуске. Потом Кабанов со своими воскресными дежурствами. Знаешь, когда я ему показала график и спросила, не слишком ли часто мне выпадают дежурства, он начал орать, как будто с цепи сорвался. «Как ты всех достала!» Достала чем? Достала кого? У меня ощущения такие же, как были в начале, когда я приехала. Засада какая-то. Я месяц не могла вырваться из Крии. Сначала забастовка, потом эти дежурства. И самый скверный знак – вновь оборзевший Кабанов. Ощущение, что он силу снова почувствовал…
- Ну, Ань, я тебе сразу сказала. Не думай, что тебя оставили в покое. А уж то, что ты виллу получила, это тебе вообще не простят. Бричкина, думаю, ночами теперь не спит. Ищет способ тебе насолить. Победителей, Ань, не любят. А ты победитель. Вот тебе и ответ на все твои вопросы. И вилла твоя под контролем и наблюдением, будь спокойна. Ты немного расслабилась. Забыла про Шарикова и легионовскую «безопасность».
Зазвонил телефон.
- Рожик пьет водку с Петровым, - сказала Мария, закончив разговор.
- Надеюсь, это не помешает ему проснуться завтра рано-рано утром и поехать с нами в Киндию? – с Роже они договорились, что он будет ждать их на 36-м километре, чтобы оттуда продолжить путешествие до Киндии и «Отель де Ранч», о котором Анна давно рассказывала.
Они убирали посуду после ужина, когда вновь зазвонил телефон.
- Ты здесь? - Мария двинулась в сторону окна, - вижу. Рожик приехал, - сказала она шепотом, продолжая слушать Роже.
- Как это? Он же только что из Крии звонил.
Анна взглянула на часы: прошло полтора часа с момента, когда звонил Роже, и он просто физически не мог так быстро доехать с учетом всех патрулей и пробок, даже если бы и решил сделать сюрприз. Хотя пробок на въезде в этот поздний час уже не было, но это все равно было нереально.
«Сюрприз» появился на пороге квартиры через пару минут, и только запах свежей водки говорил о количестве выпитого, потому что ни по каким другим признакам догадаться, что Роже нахлестался, было невозможно. А запах от него был такой, как будто он был только что откупоренной бочкой водки, причем его перемещения по квартире превращали и всю квартиру тоже в водочную бочку.
Роже рассказал «страшную» историю из серии о том, как пьют русские: наливай, пей быстрей, давай снова наливай. О количестве выпитой втроем водки (Петров приходил с другом) можно было только с ужасом догадываться. Короче, Роже, похоже, решил, что надо делать ноги. То, что в таком состоянии он, возможно, и пролетел мимо патрульных постов, даже не вспомнив об их существовании, было вполне правдоподобно.
К еще большему удивлению Анны, запланированная субботняя программа не только не сорвалась, но и шла по графику, почти без опозданий. Они выехали в девять из Конакри и к обеду уже разыскали Ранч Отель, хотя и заблудились поначалу, потому что Анна дорогу помнила плохо.
Они обнаружили этот отель с Балде, когда ездили на Фату Невесты, живописный водопад недалеко от Киндии. Собственно щит с надписью «Отель де Ранч, 2 км», заметил он и предложил Анне:
- Заедем? Посмотрим, что это. Всего два километра.
Они долго блуждали по почти неезженым дорогам, и Балде уже начал ворчать: «Ничего себе два километра. Километры у них здесь какие-то очень длинные». Наконец они вырулили из леса и оказались перед большой огороженной территорией с несколькими зданиями внутри. Отель с прилегающими к нему угодьями принадлежал какому-то местному олигарху. А угодья были впечатляющие. Их сопровождал служащий гостиницы, ибо заблудиться было делом плевым. Банановые и манговые рощи, какие-то речушки. Территория была не большой, она была огромной. «Да уж, владения Маркиза Карабаса», - вспомнила Анна сказку из детства. Они, не останавливаясь, проехали мимо конюшен, но от вольера с крокодилами Анна отказаться не смогла. Кайманы лежали неподвижно на дне вольера, пригревшись на солнышке. По пути заехали к шимпанзе, похожим на узников, в своих клетках. Предприимчивые мальчишки, живущие, по-видимому, в хижине, стоящей неподалеку, тут же предложили Анне купить бананы, и она не смогла отказаться от удовольствия скрасить судьбу «заключенных». Прощаясь с Сильвеном, который был управляющим и одновременно шеф-поваром гостиницы, они обещали обязательно вернуться погостить. Сильвен был наполовину бельгийцем, наполовину швейцарцем, и родители его давно обосновались в Кот д’Ивуар. Сам он совсем недавно приехал в Гвинею.
…Когда они наконец-то вырулили к отелю, Сильвен уже ждал их с обедом, так как они накануне предупредили, что приедут. Перекусив русскими закусками, которыми бельгиец очень гордился, они оседлали квадроциклы, предлагаемые отелем, и начали гонять по угодьям маркиза Карабаса, на которых, казалось, выращивалось все, что только можно выращивать в Африке.
Вечером был ужин со свечами и представлением с гвинейскими традиционными танцами, в конце которого Сильвен подтвердил несколькими балетными па в окружении аборигенок свое балетное прошлое. Ему было уже за пятьдесят, и, по всей видимости, свое танцевальное прошлое он решил сменить на более приближенную к жизни профессию. Надо признать, что как шеф-повар он состоялся, и блинчики и варенье из ананасов, манго и еще бог знает чего, которые он готовил сам, и которые они дегустировали за завтраком, вызывали аппетит и восхищение. Для завтрака столы с террасы были вынесены в пальмовую рощицу, откуда открывался чудный вид, и Сильвен пришел проверить, все ли сделано как следует, и не нужно ли им чего-нибудь. На руках у него был темнокожий ребенок, которого он кормил сладкой рисовой кашей, сказав, что это его сын.
Звонок Тимура ее удивил. Он просил заехать к нему в офис после работы. Когда она вошла в кабинет, Тимур молча положил перед ней на стол какую-то бумагу. Она взглянула и прочитала первую строку: «Дополнение к контракту. Соглашение сторон о расторжении контракта».
- Почему Вы хотите меня уволить?
- Вы ездите на африканском такси, - только и сказал Тимур.
- Но…
- Подпишите соглашение и все.
Анна почти не слушала Тимура. Она соображала, как она должна поступить.
Наконец она взяла листок, сложила и засунула его в карман рюкзака.
- Вы должны это подписать, - увидев это, засуетился Тимур.
- Мне нужно с этим ознакомиться.
- Прочитайте и подпишите здесь, сейчас. Там немного.
- Извините, Тимур Мукатаевич, меня ждут. Я сегодня вечером прочитаю и зайду завтра.
Анна повернулась и вышла из офиса.
Утром Анна зашла в кабинет к Рафаэлю и положила соглашение на стол, ничего не говоря. Рафаэль взглянул на лист и отвел глаза.
- Ты в курсе?
- Да, - сказал он, не поднимая глаз.
- Рафаэль, у тебя есть какие-то претензии к моей работе?
- Ань, дело не в работе.
- Видно мои дела плохи?
- Да, Аня, очень плохи.
Больше Рафаэль не сказал ничего. Анна вышла.
- Ну что? – Лапшин вопросительно смотрел на Анну.
- Он в курсе, - и помолчав, добавила, - Он знает. Комментариев и объяснений не было.
- Ань, давай сходим к Дроздову. Я пойду с тобой. Это же бред. «Вы ездите на африканском такси»… Ну и что? На чем еще можно ездить в Африке? Здесь что, есть какое-то другое такси? Так людей не увольняют, - он смотрел на Анну, потом кивнул на дверь, - Ты думаешь, этот тебя защитит, - он покачал головой, - И не рассчитывай. Этот только о своей шкуре.
- Спасибо, Василий Григорьевич. Спасибо большое. Я в Вас никогда не сомневалась. Я сама…Я сама справлюсь.
Она написала письмо генеральному администратору с копией Тимуру и отправила по электронной почте и оригинал с подписью через секретаршу. Подписанную копию протянула Лапшину:
- «Не могу согласиться и подписать предложенное Вами соглашение, так как соглашение подразумевает добровольное соглашение сторон…» Ну, все правильно ты написала. Почему ты не хочешь пойти к Дроздову?
- Василий Григорьевич, неужели Вы думаете, что Дроздов не в курсе, и это без его одобрения?
- Бред какой-то, - проворчал Лапшин.
- В Легионе много бреда. Маматова, например.
- Я не понимаю, почему ее так долго держат. Скандальная, базарная баба. По-человечески даже разговаривать не умеет.
- Я думаю, это – ее работа. У нас Маматова – директор по кадрам: она у нас решает – кого помиловать, кого уволить. Мария рассказывала, сколько докладных Маматова на нее написала.
- Да кто она такая?! – возмущался Лапшин.
- Протеже чья-то. Чья? Мы все равно не узнаем.
После работы Анна заехала на рынок за продуктами.
Выйдя из магазинчика Бинты, она прошла на рыночную площадь, где обычно стояли такси. Машин не было.
В этот момент Анна увидела двух парней, стоявших возле мотоцикла.
- А вы не отвезете меня в Седе, - и добавила, приподняв пакеты, - а то машин нет, а я с покупками.
Парни переглянулись, перекинулись парой слов, и тот, что был помоложе, сказал:
- Нет проблем, мадам.
Уже рассчитавшись с парнем и подходя к двери виллы, Анна внезапно обернулась и спросила:
- А ты можешь дать мне несколько уроков? – она кивнула на мотоцикл, - хочу научиться.
Парень с удивлением на нее посмотрел и, наконец, вымолвил:
- Конечно.
Она занесла покупки, вернулась через минуту, поднялась на заднее сиденье, и они направились на другой конец города, на взлетную полосу.
Сделав круг по полосе, и комментируя свои действия, парень остановился.
- Давайте теперь вы?
- Я?! – Анна испугалась.
- Ну Вы же хотите научиться. На заднем сидении Вы навряд ли научитесь.
Анна еще раз спросила, что и как, села на мотоцикл, завела и поехала. Она сделала круг и возвращалась.
- Отлично! – крикнул он ей, когда она подъезжала, - Давай на второй.
Сделав еще один круг, она остановилась возле него, сияя от счастья.
- Я могу ехать! Не верю! Я могу ехать на мотоцикле!
- Вы очень красиво смотритесь.
Анна засмеялась:
- Знаешь, я думаю, все девушки красиво смотрятся на мотоцикле.
Она вспомнила Манти, которая села на мотоцикл в двенадцать и ездила мастерски.
- Нет, вы знаете, не все. Вы очень ровно сидите. Некоторые как-то горбятся, очень зажаты. Я Вы очень красиво, прямо сидите. Я прямо-таки любовался Вами.
Видно уроки верховой езды не прошли даром. Анна улыбнулась.
Она покаталась еще полчаса, уже не боясь набирать скорость, и они вернулись домой. По Крие вел, конечно, он: было уже темно, когда они возвращались – криевские кочки не для новичков, да и людей по вечерам на улицах полно. «Это следующий этап», - радовалась Анна.
Они договорились созвониться в понедельник. Завтра суббота и она уезжает в Конакри и вернется поздно в воскресенье.
Был необыкновенно красивый закат, когда Анна вспомнила про камеру и решила снять.
В тот момент, когда она сфокусировалась на солнце и уже собиралась щелкнуть, внезапно появилась тень и закрыла солнце. Анна убрала от глаз камеру, чтобы понять, в чем дело. Водитель остановился. Перед ней стоял «гаишник».
- Выходите, мадам.
- Зачем?
- Выходите, - как-то слишком нагло повторил он, - Или платите четыреста миль.
- За что? – Анна была возмущена.
В этот момент «гаишник» вырвал камеру из рук совершенно ошарашенной Анны, и сказал:
- Вы снимали в президентской зоне.
Анна вышла из машины, только теперь оценив наглость «гаишника» и начиная понимать серьезность ситуации.
- Послушайте, - такой суммы у Анны с собой не было, - Я снимала закат. Я ничего не имела ввиду.
- Сейчас поедем к начальнику.
Ситуация становилась серьезной и неуправляемой: парень был настроен решительно.
«Черт! черт! черт! – неслось в голове у Анны, - только этого мне не хватало». Если она попала в переделку, и об этом станет известно на АСЖ, вот уж им все карты в руки. Доездилась на африканском такси. «Так тебе и надо! Мало ты в своей жизни сняла африканских закатов».
- Мне нужно позвонить, - сказала Анна, и горько усмехнулась про себя: «моему адвокату».
«Состав преступления» в этот раз действительно был на лицо. Фотографировать в президентской зоне – это пахло серьезными неприятностями. Она набрала Алассана. Связи не было. Второй, третий раз. Алассан бы наверняка смог вытащить ее из этой неприятности. Связи не было. Абонент вне зоны действия сети. Она набрала Балде.
- Балде, - она почти закричала от радости, - Слава богу!
Анна быстро изложила ситуацию, боясь, что связь прервется.
- Нужно четыреста миль. Дома у меня есть деньги.
- Дайте мне пост.
- Не могу, Балде, я отошла от дороги, чтобы поймать сеть. На дороге связи вообще нет.
- Оставайтесь там. Ни в коем случае никуда с ним не езжайте. Я сейчас приеду.
Анна вернулась к машине, попыталась еще раз набрать Балде. Связи не было.
- За мной сейчас приедут из Крии. У меня все равно нет денег. Будем ждать.
Анна понимала, что больше всего интересует «гаишника» в этой ситуации. Не безопасность президента, конечно.
Таксист отогнал машину на обочину.
Через полчаса «гаишник» подошел к ней:
- Мадам.
Она вышла из машины.
- Мадам, за Вами сейчас приедут. Вы можете сесть там, около поста. Там есть стул.
- Спасибо, я подожду в машине.
Анна облегченно вздохнула: похоже ситуация улаживалась.
Было уже совсем темно, когда Анна увидела издали свет фар машины, движущейся со стороны Крии. Подъехав к посту, машина развернулась и остановилась. Анна рассчиталась с таксистом и пересела в машину Балде.
На заднем сиденье сидела африканка, муж которой, какой-то криевский начальник, как выяснилось, и уладил ее дело. Обошлось даже без штрафа. Анна еще раз оценила не только возможности Балде, но самое главное – его дружбу и преданность.
- Балде, я очень испугалась. Если бы не ты, это был бы мой конец.
Балде скромно улыбнулся.
Ответа на свое письмо Анна не получила. Ни в понедельник, ни во вторник. Ни электронного, ни по телефону, ни в каком виде.
В среду после обеда, когда они с Лапшиным, как обычно, готовили отчет для Москвы, в офис зашла гвинейка и протянула ей конверт.
- Вот здесь нужно расписаться, мадам. За получение.
Анна поставила подпись в журнале и вскрыла конверт.
- «Приказ о выселении с виллы», - вслух зачитала она, - Подписано Тимуром.
Лапшин взял у нее из рук письмо.
- Да как они могут! – возмутился он, - человека должны нормально уволить. По крайней мере, объяснить ему причину, что он нарушил контракт, скажем.
- Василий Григорьевич, их беда в том, что я не нарушила контракт. Но я кому-то здесь очень сильно мешаю.
На следующее утро микроавтобус, собиравший экспатов на работу по Седе, за ней не заехал.
Она позвонила Лапшину.
- Хочешь, я приеду за тобой.
- Да нет, я сейчас доберусь на чем-нибудь.
Вечером, садясь в автобус, она спросила у водителя, почему он не заехал за ней утром.
- Мадам, мне приказали не заезжать за Вами.
- Кто?
- Мадам Бричкина.
В пятницу утром за ней заехал Лапшин.
Анна написала Дроздову, что с понедельника прекращает выполнение контракта, в связи с тем, что компания не предоставляет необходимых для его выполнения условий и отправила, как и первое письмо по электронной почте и через канцелярию.
- Все правильно, Аня, - сказал Лапшин, дочитав до конца, - Ты абсолютно права, - он вздохнул, глядя на нее.
Тряски с увольнением не мешали Анне рулить на мотоцикле. В понедельник она позвонила парню полдвенадцатого и они поехали на криевский рынок. Анна гордо сидела за рулем, уже неплохо справляясь с криевскими кочками. Вдруг она увидела впереди асежевский автобус, который вез экспатов в Крию на обед.
- Обгоним? – обернулась она слегка к Мохаммеду.
- Давай!
Анна прибавила газу и обогнала автобус. Краем глаза она видела вытянутые лица экспатов.
- Yes! Мы это сделали! – крикнула довольная Анна.
- Вы просто ас, мадам!
«Вот так, Легион! Знай наших! – радовалась Анна, - вы полагаете, что я сижу на вилле и оплакиваю свое увольнение? А я тут на мото по Крие рассекаю!»
Во вторник она позвонила Бричкиной, чтобы заказать контейнер, на который имела право по контракту. Не хотелось оставлять эту красивую, с любовью заказанную, африканскую плетеную мебель.
- Когда Вы уезжаете, Анна?
- Если завтра утром Вы пришлете машину за мебелью, я уеду завтра же после обеда, - и поколебавшись добавила, - Не знаю, в котором часу. Транспорт до Конакри мне не нужен.
- Когда Вы вылетаете? – допытывалась Бричкина, - я должна поменять Вам дату вылета и забронировать место.
- Я сама этим займусь.
- Но…
- Не стоит беспокоиться, Светлана. У меня есть дела в Конакри, и я пока точно не могу сказать…
- Но я должна…
- Вы не должны. В Эр Франс я в состоянии позвонить сама. Билет у меня на руках.
Остаток дня был посвящен приему гостей. Новость по Крие разнеслась молниеносно. Пришла Сона, потом Камара и Барри. Манти забегала несколько раз на дню. Хауа, портниха, которая обшивала ей весь дом, прибежала в слезах пешком, не смогла найти такси. Вечером к ней зашла мадам Камара. Мохаммед, ее мотоинструктор, пришел проститься и принес необыкновенно красивую вышитую рубаху. С Балде она не прощалась. Они уже обсудили свою поездку на Фута Джалон и он договорился об отпуске.
Балде предложил выехать ночью за город: было полнолуние…
Спустя полтора года Маматову с АСЖ уволили. Удалось это сделать новому, приехавшему заменить Дроздова, генеральному администратору, путем каких-то нечеловеческих усилий. Мария иногда встречала его в Крие, в гостях у Роже, и однажды он признался ей:
- Вы знаете, я первый месяц вообще ничем не мог заниматься. Какой там завод! Я занимался Маматовой!
Следом за бабой Валей полетел Тимур. «Проворовались в хлам», - думала Анна. Дела вокруг «Бунгало» вертелись… мама не горюй! Все догадки и предположения Анны выплывали на поверхность. Камара рассказывал Марии, что творилось в «Бунгало», когда там наконец-то учинили ревизию. Что там просроченные продукты для экспатов! Добро, которое куда-то сбывала предприимчивая Валюша, исчислялось холодильниками, телевизорами, стиральными машинами и тому подобное. Но это все мелочи. Вот черная бухгалтерия самой гостиницы, весьма недешевой, вот это бизнес! Увольнение Тимура это подтверждало. Такими делами без прикрытия Валюша бы ворочать не смогла.
Самой сногсшибательной новостью было – Маматова в тюрьме. После увольнения и запрета жить в Крие, Сакко и мадам Камара все-таки добились судебного процесса над Маматовой по статье расизм. Тимур навещал подружку в гвинейских застенках и пытался высвободить. Сам он из Гвинеи не уехал, жил в Конакри. Впрочем, для человека тимуровского склада, обросшего за десять с лишним лет связями, да еще с такими задатками, ничего удивительного в этом не было. Этот не пропадет.
В тюрьме Маматову продержали полтора месяца – видимо содействие подельника все же сыграло роль.
Мария видела ее однажды, сразу после тюрьмы, столкнувшись с ней очень близко в «Лидерпрайсе». У нее было что-то с лицом. Какие-то серьезные проблемы с кожей. Возможно тюрьма. Африканские тюрьмы – мало не покажется даже африканцу, а уж для белого… Конечно Тимур снабжал ее продуктами: ведь бананы и мамалыга, которой кормят в африканских тюрьмах, вкупе с дикой антисанитарией, об ужасах которой можно только догадываться, - для белого это просто смерть…
…Но все это станет известно Анне потом, а сегодня она прощалась с Крией.
Была потрясающе светлая лунная ночь. Они любовались долиной. Олег и Яна стояли рядом. Можно было как днем видеть лица друг друга.
- Удивительно! – глаза Анны были широко раскрыты.
- Бывает еще светлее, - отозвался Балде, - Бывает настолько светло, что, если вы уроните иголку на землю, ее будет видно.
Крия прощалась с Анной. Крия дарила Анне прощальную ночь, полную света.
Гвинейцы, нищие гвинейцы приходили в дом и дарили подарки. Трогательные подарки бедного человека. Анне хотелось плакать. От счастья. От того что в жизни есть любовь.
V
«Как хорошо иметь такого надежного водителя», - размышляла Анна, - устроившись на переднем сиденье рядом с Балде, после того, как они упаковали в багажник воду и съестные припасы, закупленные накануне. Балде никогда не опаздывал. Ровно в шесть он уже подъехал в Сите Шмен де Фер и звонил Анне. Для африканца – это из области фантастики. Чем больше жила Анна среди африканцев, тем больше понимала, что они живут с какими-то другими представлениями о времени. Для африканца оправдание, что не приехал, потому что был дождь – это самая понятная на свете вещь. Если разобраться, то, в самом деле, как можно отправиться в дождь на мотоцикле, например? можно легко увязнуть, сломаться, да и вообще это не самое приятное дело – ехать под дождем на мотоцикле. Белым не понять. Они привыкли к самодисциплине, к жизни по графику, и позволить себе таких «вольностей», живя в своем цивилизованном, доведенном дисциплиной до абсурда, мире, просто не могут…
Знакомая дорога, прохладный в этот утренний час ветер, еще не разогретый полуденным солнцем, все успокаивало Анну и настраивало на романтический лад. Ее ждали приключения! В этом направлении она ездила только до Киндии, а чуть дальше, где-то через сто километров, сразу после Мамý, начинается знаменитое Фута Джалон, плато, с живописными пейзажами и незнакомыми дорогами. Потом еще какие-то города, дальше Далаба, Лабе, ну и дорога на Мали. Так называется приграничный с Сенегалом городок. Ну и, собственно, Дам де Мали, знаменитая Дама Мали. Женская скульптура в скале. Профиль, вырезанный самой природой. Балде предложил, не сильно где-либо задерживаясь, проделать весь путь до Лабе за день, переночевать в Лабе, а утром отправиться к Дам де Мали, потому что даже ему было неизвестно, сколько времени потребуется, чтобы добраться туда и вернуться в Лабе. Есть ли гостиницы в Мали, тоже непонятно, если случиться там застрять. Поэтому выехать нужно как можно раньше, чтобы вернуться тем же днем. А уж на обратном пути, рассуждал Балде, после возвращения в Лабе, можно будет планировать, в зависимости от того, как пойдет путешествие, различные «отклонения от курса». Анна согласилась: план был действительно разумный, но до конца оценила опытность и логику Балде только в конце путешествия. По дороге же «вверх» ей все время хотелось задержаться то здесь, то там, но Балде был непреклонен: «Потом, на обратном пути». Тем не менее, им все же кое-что удалось посмотреть по дороге к Лабе, не считая, конечно, бесконечных, потрясающих пейзажей, сменяющихся один за другим. В Мамý они заехали в школу лесничества, где общительный и располагающий к себе Балде тут же договорился, и им организовали целую экскурсию по саду и по самой школе. Но самая впечатляющая была Далаба! Первое, что поразило Анну, были хвойные деревья, которые она увидела еще издали, не поверив сначала своим глазам. Да, это ели, подтвердил Балде. Здесь совсем другой климат, и ночи бывают даже холодные. Ну и знаменитые далабинские ремесела! Балде тут же на месте нашел гида, который взялся за пару часов показать им все самое интересное в пределах города. Она увидела, как готовится местное мыло, как красятся знаменитые гвинейские индиго, как делается ткань лэппи на ручных, скорее ножных, подумала Анна, станках. Везде их встречали гостеприимные гвинейцы, с удовольствием показывая свои секреты и нехитрый промысел. Балде уже начал беспокоиться, потому что пора было двигаться в путь: нужно еще добраться до Лабе, да еще в темноте найти там гостиницу – темнеет в Гвинее рано, но гид возразил, сказав, что прежде чем уехать, они обязательно должны взглянуть на одну далабинскую гостиницу. Предложение не было особо интригующим – возможно гид просто сотрудничает с хозяевами на тему клиентов, но он так настаивал, что поколебавшись немного, и прикинув, что это не должно занять более двадцати минут, они отправились на место.
Хозяином гостиницы оказался пожилой бельгиец, который обосновался здесь много лет назад. Он подозвал метиску, стоявшую у входа, и бывшую, по всей видимости, менеджером отеля, и она показала им комнаты, которые весьма впечатлили Анну и интерьером, и размером, и количеством окон с потрясающим видом на долину, и просто смешной ценой. Затем она провела их по гостинице до зала ресторана, подвела к окну, показывая на выложенную плиткой площадку, устроенную на самом обрыве с огромным деревом в середине и столиком для завтрака.
- У вас очень уютно. И этот вид из окна! – восторженно сказала Анна, - Но сегодня мы должны быть в Лабе. На обратном пути мы обязательно у вас остановимся.
Женщина заулыбалась. По всей видимости, она видела уже не впервые восторженные взгляды клиентов на долину и на этот столик под деревом на террасе.
- А теперь посмотрите вверх, - загадочно сказала она, улыбаясь.
Анна подняла глаза и то, что она увидела…она даже не поняла сразу. Первое, что пришло в голову – огромный гобелен в африканском стиле полностью закрывал своды потолка.
- Это сделал один африканский дизайнер для нашей гостиницы. Это дибиди. Вы знаете дибиди?
- Да, да, конечно, - только теперь Анна смогла оценить. Это был, можно так сказать, потолок «ручной работы», составленный из маленьких дибиди и дополнительно орнаментированный плетеными косичками из какой-то травы. Ничего подобного она никогда не видела! Ощущение от этого было как от огромного гобелена, в котором не повторялся ни один квадратный метр, и при этом он смотрится как единое гармоничное целое.
- Балде, мы должны остановиться в этой гостинице! – засмеялась Анна.
К Лабе они подъезжали около десяти, уже в полной темноте. Балде бывал здесь, но в гостиницах не останавливался. Поспрашивав у прохожих, он выяснил, где находится приличная гостиница, и уже через десять минут они получали ключи от своих номеров. Они договорились встретиться в ресторане через пятнадцать минут.
Тут же за ужином Балде решил вопрос с проводником, переговорив с менеджером ресторана, и изложив ему их планы насчет Дам де Мали. Менеджер ушел, а через несколько минут вернулся, ведя за собой парня лет двадцати в ярко-розовом свитере. Балде расспросил его о дороге, есть ли она, какая, можно ли туда отправиться на Опеле, или нужен джип, умеет ли тот водить машину, что немаловажно в таких случаях, и так далее. В конечном итоге, остановились на том, что можно рискнуть и на Опеле, договорились о цене его услуг и времени отправления. Балде хотел выехать в шесть, но парень сказал, что подрабатывает на ночной дискотеке билетером, поэтому лучше бы в семь. На том и разошлись, а вернее вместе отправились в ночной клуб, здесь же при гостинице: парень на работу, а они с Балде посмотреть, как веселится народ.
Анна даже потанцевала немного, хотя ей самой было странно: после такого непростого, длинного дня, ей казалось, что единственное, на что она способна, это свалиться и уснуть незамедлительно. Но заразительная сальса, которая была здесь королевой танцпола, в отличие от Конакри и Крии, да и Сангареди тоже, и ей говорил об этом Балде, когда они отправлялись в путешествие… Сальса не может оставить равнодушным даже того, кто не умеет и не любит танцевать.
Она уснула почти моментально, не успев даже прокрутить в уме все события и впечатления этого насыщенного дня, и только удивляясь, как это за такой маленький промежуток времени можно столько всего пережить? Ведь они только сегодня утром выехали из Конакри? Нет, со временем иногда происходят очень странные вещи, это точно…
В семь утра все уже сидели в машине: Анна рядом с Балде, проводник в своем вчерашнем розовом свитере сзади. Через полчаса пути, проехав некоторое расстояние по нормальной дороге, они свернули на дорогу на Мали, на которую указал парень. Дорога была труднопроходимая, и временами они ехали, что называется со скоростью пешехода, так как некоторые участки дороги представляли из себя просто груду булыжников. Здесь явно нужен был джип. Но Балде решил не возвращаться, и сказал: «Попробуем». Для Анны это было, конечно, настоящим приключением! Она едет по бездорожью, в сторону сенегальской границы, куда мало кто добирается даже из местных! Степень этой авантюры она оценила только тогда, когда за пять километров до Мали попросила остановить машину, чтобы снять потрясающий вид на долину, который открылся их глазам. Когда она вышла из машины, а следом за ней Балде и проводник, Балде сказал: «Посмотрите сюда», и они увидели квадратные колеса машины.
В Мали пришлось оставить машину и найти проводника со своей, которая бы довезла их до самой скалы. Это было в восьми километрах от города по такому же бездорожью. Пока Балде с проводником вели переговоры с местными, Анна фотографировала окрестности, манговые деревья с красивыми дразнящими плодами и прочий местный колорит. Наконец переговоры закончились, и они загрузились в какую-то колымагу. По внешнему виду колымага должна была разлететься на части на первом же камне, но из своего криевского опыта Анна хорошо знала, как обманчива внешность, и на что способны эти африканские развалины. Колымага, скрипя всеми частями, преодолела положенные ей восемь километров. Дальше им предстояло пройтись километра полтора пешком, чтобы увидеть Дам де Мали в ее полном величии. Уже отсюда, из маленькой деревушки, куда их привез водитель, можно было видеть этот аристократический гордый профиль, но чем ближе они подходили, тем значительнее становилось зрелище.
И вот, наконец, они стоят на краю обрыва. И перед ними сама Дам де Мали, в профиль к ним, с взглядом, направленным на Сенегал! Огромная женская статуя!
- Но она же белая! – воскликнула Анна.
- Почему? Она – пёль. Эта страна – издревне территория пёль, - Балде смеялся.
- Но посмотри внимательно на линии ее профиля. Это же белая женщина. Она не африканка! Дам де Мали – белая женщина!
Теперь они смеялись вдвоем с проводником, и Балде сказал:
- А Вы посмотрите внимательно на женщин пёль.
Анна начала вспоминать своих знакомых и с удивлением для себя поняла, что у них действительно тонкие черты лица и точеные формы профиля.
- А ведь ты прав, - задумчиво сказала она, - Пёль вообще очень красивые, - и, помолчав, добавила, - Ну, здравствуй, Дам де Мали! Мы так трудно до тебя добирались. Мы приехали на спущенных колесах, и мы страшно устали, но мы так рады, что нам удалось тебя увидеть. Здравствуйте, уважаемая Дам де Мали!
- Ей, Дам дё Мали, ты нас слышишь? – сложив ладоши рупором, закричал Балде, - Здравствуй, Дам де Мали! Это мы! Мы пришли к тебе в гости!
- Там Сенегал, - проводник жестом обвел линию горизонта, затянутого легкой дымкой, - сегодня видимость не очень. Но иногда...- он помолчал, - в прошлом году я сопровождал сюда французского посла… Он был в восторге!
- Я его понимаю, - Анна оторвалась от камеры, чтобы взглянуть на Даму без «барьеров», - она действительно невероятная. А на эту скалу кто-нибудь забирался?
- Не думаю, - покачал головой проводник, - там нет дороги.
- А представляете, если сделать там отель для туристов? – вмешался предприимчивый Балде.
- Прямо на голове у Дам дё Мали, – подхватила Анна, - Не очень-то уважительно, скажу я тебе, по отношению к этой Леди - и добавила, - а вообще было бы здорово. Представляешь? Просыпаешься утром с видом на Сенегал, на голове у Дам дё Мали!
Все рассмеялись.
- А отель вот здесь строят, - проводник указал на две небольшие казы, которые они только что прошли на пути к обрыву. Может быть, в следующем году закончат.
«Да, было бы здорово, - думала Анна, - просыпаешься в казе, в манговом саду, и первое, что видишь, когда выходишь из своей хижины: Дам дё Мали, сказочная долина, в которой может заблудиться взгляд. До чего же мы дикие! В наших каменных джунглях. До чего же мы утратили вкус к настоящим удовольствиям! А взамен? Приобрели наши цивилизованные привычки. Мы же просто умрем без душа! Без нашего комфорта. Без наших авто, ресторанов и прочих «благородных» привычек! Господи! Какие же мы несчастные в этой нашей цивилизации! И даже не догадываемся об этом…»
- Будем возвращаться? - Балде прервал ее мысли.
- Да. Думаю, пора. Теперь бы еще обратно добраться, - Анна вспомнила про совсем «расстроившийся» Опель Балде, - Ты знаешь, это так странно. Мы ехали сюда со вчерашнего раннего утра. Чтобы просто сказать: «Здравствуй, Дам дё Мали!» и постоять на краю обрыва… несколько минут… Это так странно… и так здорово!
Анна видела, что Балде испытывает такие же сильные чувства, как она. А что, собственно, удивительного? Почему должно быть по-другому? Ну да, конечно, они ближе к природе, чем мы, задыхающиеся от наших выхлопных газов, очередей в супермаркетах, толпы в метро и на улицах, прессинга в офисах. Но, если разобраться… Кто может устоять перед этой красотой? Наверное, только совсем лишенный сердца человек, для которого красота – пустой звук. Таких, наверное, все же нет…
Опель к их возвращению оказался не готов, и им пришлось дожидаться еще с полчаса. Балде посматривал на часы, хотя по его как всегда спокойному виду Анна читала, что хоть он и волнуется за дорогу, но у него все под контролем.
Обратный путь они прошли за три с половиной часа.
- Это нормально, - оценил Балде, - так и должно было быть. Я так и рассчитывал. Дорога уже знакомая, поэтому мы сэкономили час.
Хотя иногда во время пути Анну, которая теперь понимала, чем чревато подобное путешествие, одолевало беспокойство: что, если колеса не выдержат? помощи здесь ждать придется долго, если что. Когда они ехали в сторону Мали, им не попалось ни одной встречной машины. Нехоженая тропа.
В Лабе они въехали засветло, но буквально через несколько минут начало смеркаться. Гостиница, в которой они ночевали накануне, оказалась заполненной, и нашелся только один номер.
- Вы оставайтесь здесь, а я поеду, поищу что-нибудь, - предложил Балде, - я устроюсь, не волнуйтесь.
- Я пойду брошу вещи и поеду с тобой, снимем номер, а потом приедем сюда ужинать, - беря ключи у портье, сказала Анна.
- Там действительно все в порядке? - допрашивала Анна, с трудом воображая себе номер за 10 миль,
- Все в порядке. Это не суперлюкс, но переночевать вполне можно.
Анну удивляла скромность Балде, и уже давно заметив ее, именно эта скромность и непритязательность вызывали в ней симпатию, тем более, она хорошо знала другие, прямо противоположные примеры: африканец, работающий на белого, старается получить максимум. В Балде же удивительным образом сочеталось чувство собственного достоинства и это очень простое отношение к собственной персоне.
- Представляете, я вчера вернулся в свою гостиницу, лег, закрыл глаза, и увидел Вас, танцующую сальсу, – Балде улыбался, сидя за рулем, - Вы не представляете, как мне захотелось Вам позвонить и пригласить Вас в клуб, хотя бы на полчаса! Вы так здорово танцуете. Лучше, чем женщины пёль. Клянусь! Это было потрясающе! На Вас все смотрели. Нет! Я видел, с каким изумлением смотрели на Вас гвинейцы. А женщины просто с ревностью. Я Вам точно говорю, Вы танцуете лучше, чем кто-либо, кого я видел!
Анна смеялась. Привыкшая уже к подобным комплементам, она, тем не менее, получала удовольствие каждый раз, когда ей об этом говорили.
- Так почему же ты не позвонил? Мы действительно могли бы выйти хотя бы на полчаса, как в прошлый раз.
- Я подумал, что Вы, должно быть, очень устали и уже спите. Ведь у нас был очень трудный день вчера, - глядя на дорогу, сказал Балде, - но мне, правда, так хотелось снова оказаться с Вами в этом клубе. Белые в основном не умеют танцевать афро, даже те, кто очень хорошо танцуют под другую музыку.
- Зря ты не позвонил, - продолжала смеяться Анна, - у меня на самом деле очень большой запас энергии, несмотря на внешнюю хрупкость. Тем более танцпол меня заряжает, а не отнимает. Поэтому…- Анна помолчала, - в следующий раз, когда ты захочешь пригласить меня в клуб, даже не сомневайся. Впрочем, мы сегодня же это исправим! В Далабе.
Ее мысли вернулись к Далабе, к тому невероятному пейзажу, который она увидела из «своего» номера – уезжая, она попросила, чтобы номер с четырьмя окнами, который ей показали, оставили для нее. Номер был угловой, и два окна выходили на долину, а два других – на небольшой склон, у подножия которого, собственно, и стоял отель, утопая в цветущих фламбоян. Эти деревья потрясли Анну, когда она впервые увидела их еще в Конакри. Оранжевые, розовые и красные цветы, которыми буквально горели эти восхитительные деревья, поражали, и было непонятно: цветки ли это трех разных деревьев, которые срослись и переплелись корнями, или это одно и то же дерево, дает такое буйство красок.
До Далабы они доехали быстро, и около десяти были в гостинице.
- Предлагаю позавтракать, разыскать нашего гида и обсудить программу, - предложила Анна.
- Здесь есть очень красивый водопад, километрах в шестидесяти семидесяти от города. Двести метров высотой. Нужно все узнать подробно, понять, какая там дорога, сколько времени потребуется и все остальное.
Гида они нашли не сразу, не было связи, поэтому после завтрака, который Анна организовала в номере Балде из лидерпрайсовских припасов, Балде предложил отправиться на поиски информации по поводу водопада.
За информацией они отправились к какому-то дальнему родственнику Балде, который жил в Далабе. Разыскав дом, они вошли во двор, где обнаружили группу детей, которые с любопытством рассматривали Анну, уже привыкшую к любопытным взглядам местных детишек. Пока Балде беседовал и обсуждал с родственником детали поездки, Анна общалась с детьми и уже в тысячный раз фотографировала эти улыбчивые мордашки с африканскими косичками. Наконец Балде резюмировал ей все, что они обсудили с далабинцем, сказав, что ехать лучше на его Мерседесе, так как дорога ближе к самому водопаду очень плохая, а Опель Балде, уже и так изрядно пострадавший в их малийских приключениях, не очень хорошая идея, сказал далабинец. Водопад решили спланировать на следующий день, и посвятить остаток дня поездке на так называемый Божий мост, о котором их гид рассказывал еще в прошлый раз.
Гид ждал их около гостиницы.
- Не хотите подняться на эту горку пока светло, - предложил он, указывая на склон, у подножия которого стояла гостиница, - Оттуда вид на долину еще лучше, чем снизу.
Они взобрались втроем на гору. Внизу кипела жизнь. Какие-то деревушки, белая мечеть, утопающая в зелени, дороги, казавшиеся отсюда сверху маленькими тропинками. Анна даже заприметила машину, двигающуюся по одной из этих «тропинок». «Кто-то куда-то едет по своим делам. У всех своя жизнь». Отсюда, сверху, жизнь в долине казалась какой-то другой, загадочной, непохожей на жизнь наверху. Они стояли на самом верху, рядом с огромным камнем. «Похож на верблюда», - отметила про себя Анна.
Подъем был довольно крутой, и они долго переводили дух, наблюдая за жизнью в долине.
- Я бросил курить, когда начал работать гидом, - сказал гид, глядя на Анну, закуривающую сигарету, - просто в один момент понял, что тяжело становится лазать по горам. А с туристами этим довольно часто приходится заниматься. Так что пришлось делать выбор: или работа, или сигареты, - добавил он улыбаясь.
- Да, пожалуй, Вы правы. Пора делать выбор: или курить в гамаке, или лазать повыше, чтобы насладиться красотой, - одобрительно отозвалась Анна, - Давайте-ка я вас сфотографирую на этом камне – уж очень он живописный, - предложила она.
Они моментально оседлали «верблюда», сев лицом друг к другу, так что «горб» оказался посередине.
- А ты знаешь, Балде, - отрываясь от камеры, сказала Анна, - есть гениальная идея! Это же столик для завтрака на двоих. Завтра утром мы эту идею воплотим. Посмотри: прямо настоящий столик с двумя сиденьями. Попросим, чтобы кофе утром нам сюда подали, - смеялась Анна.
- Персонал будет в восторге, - Балде тоже смеялся, - Если что, они нас надолго запомнят. Представляете в эту гору с подносами!
- Нет, ты только представь, как это классно! – предавалась Анна своим фантазиям, - сидишь на горе, любуешься долиной, восходом солнца, и потягиваешь свой утренний кофеек! Как тебе? – и помолчав, блуждая взглядом по огромному пространству, добавила, - Надо будет сюда вечером залезть. Посмотреть, как оно там ночью?
Они спустились вниз. Анна зашла в номер, чтобы прихватить с собой колы и воды, и через несколько минут они уже выехали из Далабы и рулили по живописным окрестностям.
Через час, колеся по нехоженым тропам, они добрались до места. Мост был действительно недалеко, но дороги здесь, в глуши, были не дороги, а тропы, явно сподручнее на мотоцикле, что собственно гид и предлагал, но их было трое, а мотоцикл, который он мог найти только один. Поэтому решили попробовать на Опеле.
- Ну, старик, не подведи, - приговаривал Балде перед очередным опасным спуском или каменистым участком.
«Старик», уже зарекомендовавший себя в путешествии на Мали, не подводил.
Божьим мост назывался потому, что его сделала природа, а не человеческие руки. Вода пробила себе путь в скалистой породе, так что сверху реки получился натуральный каменный мост.
- Вода – это сила, - комментировал гид, - она везде пробьется, если ей нужно.
- Поразительно, каких только явлений не увидишь в природе. Действительно мост, сделанный руками Бога.
Они вернулись в Далабу той же живописной дорогой, которая была единственной более или менее доступной для транспорта, и поскольку времени у них еще оставалось больше чем достаточно до наступления темноты, гид предложил съездить посмотреть старую заброшенную виллу. Принадлежала вилла, как объяснил гид, дочери местного начальства, то ли мэра, то ли еще кого-то, в общем, из высшего богатого сословия, и было необыкновенно жаль видеть заброшенным этот красивый дом округлой формы с огромной террасой и колоннадой по полупериметру. Дом стоял на возвышенности, и вид с террасы с колонами был чудесный.
- Почему они здесь не живут? Ну или…Почему они это не используют? Здесь можно было бы сделать ресторан или даже гостиницу.
Гид только пожал плечами и улыбнулся:
- Ее, по-моему, здесь и нет. Она очень редко сюда приезжает.
«Впрочем, для кого?» – тут же подумала Анна, вспомнив пустую гостиницу, в которой они, похоже, были единственными постояльцами.
Да, было действительно странно, что есть такие волшебные места, и они так берут за живое неизбалованного романтикой «цивилизованного» человека, но вот как то…Этот цивилизованный человек оказывается по чистой случайности вот в этой глуши и понимает: «Вот он рай на земле!» Но как же оказаться в этом раю? Наша жизнь так отлажена по заранее кем-то спланированной схеме, что мы и мысли себе позволить не можем, что может быть по-другому. Мы просто не смеем жить иначе! Хотя…Эрик, владелец гостиницы, где они остановились? Интересно, как забросила его судьба в такую африканскую глушь? Может быть, в одно прекрасное утро он проснулся и понял, что растрачивает свою жизнь неправильно? Может быть, ему стало безумно жаль себя, и он поломал все, что настроил в своей жизни (или из своей жизни)? А может быть, он попросту скрывается от закона? Такое здесь в ходу. Анна уже не раз слышала, что Африка – идеальное место, чтобы спрятаться от правосудия. И то верно. Поди, найди человека в этой африканской глубинке, где люди живут просто в иных реалиях бытия и по другим понятиям. У всех ли здесь есть паспорт? Навряд ли. Да и зачем он здесь, паспорт? Это там, у нас, без паспорта ты и шагу не сделаешь. Мы все посчитаны, идентифицированы и пронумерованы.
Анна еще раз прошлась по роскошному саду, через который они собственно и попали в «дом на холме», попросила Балде сфотографировать ее под огромной елью, предвкушая, как потом пошлет эту фотографию друзьям с надписью: «Это я. В Африке! Честно в Африке!» Ель была такая огромная, что вполне могла бы посоревноваться с деревьями, которыми украшают московские площади на новый год.
На обратном пути в гостиницу они заехали в сувенирную лавочку, расположенную в небольшой казе, где Анна купила кожаную пепельницу, удивленная экзотичностью изделия. На самом деле пепельница была из дерева. Деревянное здесь в ходу - самый доступный материал. Кожей, с вплетенной в нее травой, были отделаны бортики. «Необыкновенно непрактично. Зато как красиво!» - подумала Анна.
В городе они увидели Эрика.
- А что это? – спросила Анна, разглядывая некое сборище людей и живности, собственно, коз, на обочине, в небольшом лесочке.
- Это местный рынок, - пояснил гид.
- Мясо? – догадалась удивленная Анна, впервые видевшая рынок живого товара.
- Да, - откликнулся Балде, - так что на ужин, мадам, у Вас будет козлятина.
- А это вкусно? – с сомнением спросила Анна.
- Увидите, - и, заметив ее растерянный вид, добавил, - Очень вкусно! Стоит попробовать.
Похоже, в гостинице все же есть народ. Не станет же Эрик покупать козленка из-за двух постояльцев. И снова Анна подумала о местных реалиях. Да, в гостинице есть свет, и генератор, и холодильник, конечно, тоже. Но в Африке никогда не знаешь…Нужно быть ко всему готовым. Белые, которые здесь давно, адаптировались к местным реалиям не хуже гвинейцев. «Как же я хочу в эту глушь! - подумала Анна, - Подальше от разрушающего мегаполиса, массы агрессивной энергии, которая наваливается на тебя, не успел ты захлопнуть дверь своей квартиры. И так целый день. Пять дней в неделю. Сорок восемь недель в году (за вычетом четырехнедельного отпуска). И год за годом! Год за годом!!! И ты заканчиваешь свою жизнь, так и не успев понять, для чего ты жил, и зачем это все. У тебя просто нет времени, чтобы разобраться с такими «незначительными» вопросами. У тебя просто нет на это времени!»
Она с грустью вспомнила один эпизод с Уной, когда та однажды подвозила ее до дома с работы. Уна была рядом с ее офисом, а дальше двигалась в Царицыно, то есть, в ее сторону.
- Ну, может хоть, на чашечку кофе заскочишь? – упрашивала Анна.
- Ань, честное слово! Не могу. Но я хочу воспользоваться шансом и хотя бы по дороге в машине с тобой поговорить. Мы так редко видимся!
- Вот именно! – парировала Анна, - двадцать минут ничего не решат. Кофе, ты сама знаешь, я готовлю лучше всех, - добавила она, пытаясь шуткой расшевелить подругу.
- Нет, Ань, в другой раз.
До дома они ехали больше часа, по обычным московским пробкам, но в течение этого часа, не успевали они посмотреть друг на друга, или задать вопрос, как у Уны звонил телефон. И так через каждые пять минут. «Ну, вот и поговорили», - подумала Анна, когда они остановились у подъезда.
- Ань, извини, я так хотела поболтать с тобой, но ты же видишь, какая у меня жизнь, - Уна была явно расстроена.
Вот такие мы рабы. Рабы, сами, собственноручно заковавшие себя в эти цепи. Мы абсолютные рабы! У нас даже нет свободы отключить на полчаса свой телефон. Наши ценности размылись, сместились, расползлись. Мы совершенно потерялись в нашей суете, нас съела наша повседневная жизнь и у нас не доходят руки до нас самих. Мы превратили себя в инструмент для делания того-то и того-то, совершенно утратив способность и необходимость общаться. Маленькие роботы великой цивилизации! Разве у нас есть время остановиться, осмотреться и хотя бы понять: где мы? куда мы? Нас хватает на постановку целей, решение задач, которые мы ставим и преодолеваем одну за другой, не давая себе передышки. Но где же смысл всего этого? Конечный смысл существования человека, гонящегося всю жизнь, пока хватает сил, за… За чем, собственно, мы так рьяно гонимся? Но для того, чтобы человек хотя бы задал себе этот вопрос, у него должно быть либо время, либо в его жизни должно случиться что-то такое, что заставит его остановиться и задуматься.
Вечером в ресторане Анна с удивлением обнаружила, что в гостинице полно гостей. Полно - это было, конечно, очень сильно сказано, но в большом зале ресторана, столиков на двадцать, занято было четыре. Они с Балде пришли последние и сели возле окна с видом на долину, хотя в восемь вечера в Гвинее увидеть какой-то вид, кроме темной ночи…За соседним с ними столиком сидели два ливанца. В центре зала большой стол был оккупирован группой белых. Их было пять человек. Все мужчины. Ну и еще один столик почти в другом конце зала занимала смешанная семья. Он – белый, она – африканка, и двое детишек-метисов: мальчик лет семи и девочка лет трех.
Анна научилась выделять ливанцев, не причисляя их к белым, хотя ей до сих пор было это странно. Для нее ливанцы были все же белые, если разбивать всех грубо на три расы. А вот гвинейцы – и она несколько раз с этим сталкивалась – совершенно четко отделяли их от белых. Она недоумевала, когда назвав белым ливанца, услышала в ответ от Альфадьо:
- Он не белый.
- А какой он?
- Ливанец.
- Ну?
- Он не белый, он – ливанец.
- Не понимаю. Так он какой? Черный что ли?
Альфадьо сделал неопределенный жест рукой.
- Не совсем. Он не черный. Но и не белый.
- Но у него же светлая кожа! Все-таки он больше белый, чем черный?
Альфадьо смеялся. Вот так история! Не белый! Ливанец. Причем Анну удивляло, как четко африканцы различают ливанцев. Даже для нее, со стопроцентной уверенностью она не всегда могла сказать. Ну смуглый, возможно загорелый, но все-таки все равно белый. В общем, гвинейцы считают ливанцев ближе к себе.
К ним подошел сам Эрик и перечислил, что он может предложить на ужин: салат, козлятина с рисом или овощами, фрукты. Немного поколебавшись, Анна все же решила отведать незнакомого мяса, тем более, после столь активного дня на свежем воздухе и сухом пайке, есть хотелось страшно.
Принесли козлятину.
- Ну что ж, я должна загадать желание. Я никогда этого раньше не ела.
К ним подошел Эрик:
- Все в порядке? Как мясо?
- Очень! – улыбнулась в ответ Анна, - комплименты Вашему шеф-повару. Мясо – исключительное.
- Приятного аппетита.
Эрик отошел в сторону кухни, наблюдая незаметно за гостями, чтобы подоспеть в нужный момент. Было видно, что с бизнесом он знаком не понаслышке, и его очень ненавязчивые дружеские подходы то к одному, то к другому столику создавали приятный амбьянс маленького семейного ресторанчика.
После ужина Балде предложил посмотреть ночной город. Анна тут же согласилась. Было интересно, как это выглядит ночью: маленький провинциальный африканский городок. Это явно не жизнь в ночном мегаполисе с его шумом, ночными клубами, ресторанами, иллюминациями и кучей всяких развлечений. Там все понятно. По вечерам и ночам, особенно в выходные, народ идет на отрыв, снимая стрессы трудовой недели. Маленький африканский городок ночью – это экзотика. Анна это уже знала по Крие и Сангареди. Ну посмотрим: а что здесь?
Света в городе не было. Они поколесили на Опеле по темным улочкам. Жизни, которую им хотелось найти, почти не было. Так, редкие, припозднившиеся прохожие, не спеша, возвращались, скорее всего, к себе домой.
- Жизнь, она, конечно, есть. Только ее без света совсем не видно, - пошутил Балде.
Они проехали еще пару «кварталов», очень условных кварталов, приблизительно, как, если бы они гуляли по большому городу, потому что ни кварталов, ни улиц, ни домов толком видно не было. Только дорога, освещенная фарами. Поняв окончательно бесперспективность затеи, решили вернуться к гостинице, рядом с которой было какое-то ночное заведение, судя по музыке и толпившемуся поблизости народу.
Оставив машину возле гостиницы, они отправились в ночной клуб. Внутри оказалось очень тесно, что называется, яблоку негде упасть. Очень небольшое помещение явно протестовало против столь большого количества желающих потанцевать. Балде подошел к барной стойке и спросил у бармена, нет ли в баре молока. Это так рассмешило Анну.
- Молока? У них в барах бывает молоко?! – удивлялась она.
- Да. Я иногда заказываю молоко.
В баре молока не было. Анне история все больше и больше напоминала «Человека с бульвара Капуцинов», и она попыталась объяснить Балде, почему ее так рассмешила его выходка с молоком. Но это оказалось не так просто. Общую картину завершило замечание Балде:
- Нам лучше уйти отсюда.
- Почему?
- Здесь не очень хорошая обстановка.
- Почему? Что-нибудь не так?
- Кое-что мне здесь не нравится. Здесь небезопасно.
Анна согласилась, хотя для нее все было как обычно в таких заведениях, ну разве что тесновато. Но она понимала, что Балде просто так ничего не делает. Значит, что-то ему указало, что здесь не место, какие-то признаки, Анне, конечно, незнакомые и непонятные.
Когда они вышли из заведения, Анна начала допытываться:
- А теперь можешь объяснить, что там не так? Я ничего не увидела. Дискотека как дискотека. Немного тесновато. Но это ведь не смертельно.
- Я знаю, что из таких мест лучше уйти пораньше. Там что-то затевается. Я просто услышал обрывок разговора. Там свадьбу празднуют, и что-то с этой свадьбой, как бы сказать… не в порядке. Когда там до дела дойдет…Вы видели танцпол, да и все помещение? Там очень тесно, народу много, выход один, второго нет, я посмотрел. Если там начнется драка…Словом…Лучше найти более спокойное место.
Анна с пониманием и доверием смотрела на Балде, в очередной раз удивляясь его наблюдательности и предусмотрительности. «Настоящий телохранитель!»
- Ну что ж, похоже, потанцевать в этом городе нам не удастся, - с легкостью сказала Анна, - из всего, что мы видели, это, наверное, единственное место в этом городе, где есть музыка.
- Да нет, наверняка есть что-нибудь, просто нужно поискать, если Вы хотите.
- Нет, Балде, уже не хочу. Ну ее, эту свадьбу, или какую-нибудь другую. У меня есть идея получше, - Анна кивнула на склон за гостиницей, - Пошли посмотрим, что там ночью.
Вооруженные двумя фонариками, они начали подниматься по знакомому уже склону.
- Интересно, там есть кто-нибудь ночью, - Анна всматривалась в освещенные фонариком заросли.
- Может быть какие-нибудь звери, - откликнулся Балде.
- Звери? – Анна обернулась, - до сих пор не видела никакой живности в Гвинее. Ты шутишь?
- Ну, какая-нибудь мелочь, - и помолчав, добавил, - Змеи могут быть.
Анна в раздумье посмотрела на склон.
- Пошли, - сказала она.
- Вы ничего не боитесь! – Балде рассмеялся.
- Как это не боюсь! Боюсь, конечно. Еще как боюсь! А что делать? У нас что? есть выбор? Идти то надо.
- Нет, Вы решительно ничего не боитесь. Я смотрю на Вас все время и думаю, что у Вас вообще нет чувства страха. Он просто абсолютно отсутствует!
- Пойдем, - Анна была польщена таким комплиментом, - не боюсь я по одной простой причине – ты рядом. Рядом с Балде бояться нечего!
Они добрались до «верблюда».
- Ну вот мы и на нашем месте! Наш наблюдательный пункт заждался.
Анна взобралась на камень, Балде следом за ней. Они расселись так же, как Балде с гидом сидели на нем днем.
- Как здорово! – Анна оглядела «свои» владения, - Ты видишь огни?
Кое-где в долине мерцали еле приметные глазу огоньки, обозначая как на карте те самые деревеньки, которые они видели днем.
- Смотрите! Кто-то едет. Машина там, внизу.
Анна посмотрела в сторону, куда указывал Балде, и увидела малюсенький движущийся огонек.
- А вот еще один. С другой стороны. Видите?
Долина жила. Там были люди. Они готовили ужин во дворе возле хижины, как это принято в Гвинее. Обсуждали дневные дела, планы на завтра. Какой-то путник куда-то едет в ночи. Как знакомо было Анне это ощущение! Темная ночь. Маленький кусочек дороги, освещенный фарами. Мелькающая трава обочин, попадающая в радиус фар. И небо! Черное небо, полное звезд! И эта дорога уносит тебя так далеко в твоих мыслях! Ты едешь по этой земле, ты опираешься на нее, но тебя здесь нет. Ты далеко, где-то там, среди этих далеких звезд. Одинокий путник, идущий по жизни своей, только тобой выбранной дорогой. Куда она приведет тебя? Впрочем, это не так важно. Главное – быть в пути. Идти дорогой жизни, впитывая в себя все краски, запахи, формы этого чудесного мира! И до тех пор, пока ты ощущаешь эти краски, до тех пор, пока ты наслаждаешься этим миром, ты жив! Наша планета удивительным образом дарит нам столько счастья, столько волнующих моментов, столько восторга. Бери! Радуйся! Живи! Вдыхай этот волшебный воздух далабинской ночи! Вдыхай это небо, эту долину, контуры засыпающего города! Будь живым! Живи изо всех сил!
Они посидели еще немного. Помолчали. Говорить не хотелось. В такие моменты не нужно слов. В такие моменты, которые дарит иногда жизнь, все ясно без слов. В такие моменты хочется плакать. От счастья. От восторга. От радости, что ты жив и наслаждаешься всем этим!
Становилось прохладно. Похоже, ночи здесь действительно не такие как в Крие или на побережье. Анна вспомнила, как рассмеялась менеджер в отеле на ее вопрос, есть ли здесь кондиционер.
- Кондиционер?! Вы ночью придете просить еще одно одеяло!
Вот оно какое! Плато Фута Джалон! Жаркие дни. Прохладные ночи. Хвойные леса. «Никто ни за что мне не поверит! Для всех Африка это что-то такое знойное, жаркое, с тропическими ливнями. Разная она, Африка! – счастливо вздохнула Анна, - и вот такие холодные ночи – это тоже Африка».
Далабинец приехал без опоздания. Не в десять. Пол-одиннадцатого. Ну, то есть, по африканским понятиям, он повел себя очень дисциплинированно и приехал заранее.
Анна и Балде уже ждали у входа, с запасом воды и сухого пайка – экскурсия предполагалась до самого вечера. Анна, правда, задала вопрос Балде, вернутся ли они до захода солнца, потому что ей хотелось снять долину на закате, на что он ответил, что времени у них целый день, и все должно получиться. Во всяком случае, за «графиком» он всегда следил безупречно.
Первые полчаса дорога была вполне ничего. Как правило, когда отъезжаешь недалеко от того, что именуется здесь национальной дорогой, построенной государством, некоторое время эти грунтовые ответвления разъезжены и вполне. А потом… Чем дальше в лес…Так же было и здесь.
Анна с удовольствием разглядывала африканок в ярких платьях, иногда с малышами за спиной, идущих вдоль дороги и попадающихся им навстречу или идущих в направлении их движения. Их белый Мерседес привлекал внимание. Иногда приветливые гвинейки махали им вслед рукой. Но вдруг произошло происшествие, которое рассмешило всю их компанию. Они поравнялись с двумя девчонками в ярких длинных платьях, как раз в тот момент, когда одна из них, в полуобороте, махнула машине рукой и что-то крикнула. Вторая, уже развернувшись к ним лицом, покачивая головой, выдала звук, который невозможно описать. Что-то типа «О-о!», но без интонации, тембра и выражения лица это ни о чем не скажет. Некая смесь удивления, осуждения и еще чего-то, что трудно назвать. Балде и далабинец прыснули. Далабинец хохотал, не в состоянии вымолвить ни слова. Потом что-то сказал Балде на своем диалекте.
- Что происходит? – Анна поняла, что произошло что-то уморительное, но когда не знаешь языка…, - Что она сказала?
Балде, вытирая слезы начал объяснять:
- Наборела. На языке пёль… Так голосуют на дороге. Она хотела остановить машину. Подвезите меня, возьмите меня с собой - вот что это значит. А Вы видели эту, вторую, ее подругу? Она раньше увидела, какую машину пытается та остановить. И вот это «О-о!» - это целый букет эмоций. Это, наверное, можно перевести: «Ты вообще-то видишь немного? Смотришь, кого останавливаешь?»
Теперь они смеялись все втроем, и Анна понимала, что далабинец вновь пересказывает этот эпизод, потому что, несмотря на то, что он по-прежнему говорил на диалекте, интонацию этого «О-о!» невозможно было не выделить в потоке речи. Ну да, Анна теперь тоже смеялась до слез. «Наборела!». «О-о!» Ты что, с ума сошла? Ку-ку! Ты открой глаза! Белый Мерседес. Да еще белую леди везет. Анна, когда оглянулась сразу же после того, как произошел инцидент, еще не поняв в чем дело, увидела девчонку, которая стояла с широко открытыми глазами, прикрыв ладошкой рот, а рядом хохочущая подруга в полусогнутой позе держалась за живот.
- Какое красивое слово. Наборела! – с удовольствием произнесла Анна, - И очень полезное. Думаю, чтобы самостоятельно путешествовать в стране пёль, мне будет достаточно трех слов: белике э дьям, дьярама и наборела! Наборела. Очень красиво. Очень! - Анна покачала головой.
И это «О-о!» Ну как это можно перевести на другой язык! Это было сродни гвинейскому « Merci, ah». Они прибавляют к слову «спасибо» этакий легкий вздох «а». Но «спасибо, а-а» звучит как-то нелепо. Анна даже уже за собой начала замечать, что прибавляет это «а-а» к «merci». Выражение особой признательности. У гвинейцев очень в ходу. « Merci, ah». Спасибо большое. Но это так сухо. « Merci, ah» с просторечным налетом и так эмоционально! Словом, в этом есть свой шарм.
Дорога становилась все хуже и хуже. Чутье подсказывало Анне, что водопад где-то совсем рядом.
Через некоторое время они свернули на совсем узкую тропу, и их взору предстало то, к чему они, собственно, стремились. Вдали стояла огромная скала, и если хорошо присмотреться было видно, что в одном месте со всей этой верхотуры струится вода, казавшаяся отсюда, издали, маленьким ручейком.
- В дождливый сезон, это, конечно, река, которая льется с этой высоты, - сказал далабинец, - но в сезон большой воды сюда тяжело добраться.
Анна наблюдала за водопадом, к которому они медленно приближались. Наконец машина встала.
- Дальше уже пешком. Дорога кончилась.
Они вылезли из машины и тут же были окружены группой мальчишек, непонятно откуда взявшихся. Они вызвались проводить их до водопада, хотя уходящая в заросли тропинка и так указывала дорогу. Пробираясь через заросли, Анна то и дело останавливалась, чтобы снять тенистые сказочные заводи, не забывая и о себе тоже. Снимки – это одно, но надо же и самой «надышаться» картиной. Ведь каждая из них неповторима в каждый текущий момент. Солнце чуть-чуть подвинулось и все! – тени уже упадут иначе, и будет что-то другое. Вспомнилась Аленушка из детских сказок и русских картин. Вот здесь, рядом с этим мосточком, через который они только что перешли. Мальчишки шли впереди, останавливаясь и поджидая ее каждый раз, когда она останавливалась. Балде оказывался то впереди, то позади нее, тоже заглядывая в разные «укромные» уголки. Камеры у него не было, но он изредка что-то снимал на свой мобильник.
- Уже рядом, - сказал он, догоняя Анну, - слышите шум воды?
Через несколько метров заросли закончились и они оказались на открытом пространстве, откуда можно было видеть водопад совсем близко.
- Я дальше с вами не пойду, - сказал далабинец, приседая на поваленное дерево, - Ноги уже не те. Молодость ушла, - улыбнулся он, - там дальше камни, овражки. Я вас здесь подожду.
Анна почти не отрывала взгляда от водопада, изредка поглядывая под ноги, так как тропа совсем исчезла, и приходилось выбирать дорогу.
И вот, наконец, они вышли к реке, в которую стекал водопад. Небольшая совсем в этот сухой сезон речушка, в которую с неба, буквально с неба, текла струя воды! Можно сказать струйка, так как по сравнению с высотой водопада, мощи воды не хватало превратиться в низвержение.
- В сезон дождей здесь должно быть нечто, - мечтательно вздохнул Балде, стоя рядом с ней, - Я тоже туда хочу, - добавил он, увидев как мальчишки, один за другим, попрыгали по как будто специально проложенным камушкам на большую глыбу, возвышающуюся посередине реки. Анна не успела глазом моргнуть, как Балде уже стоял на плоской глыбе метров пяти в длину и такой же ширины и, сложив ладони рупором и задрав голову вверх, кричал:
- Я – Леонардо Ди Каприо!
Почему Леонардо Ди Каприо? Наверное, Анна что-то упустила. Впрочем, какая разница!
Анна тоже перебралась на глыбу, где полулежали и сидели, скрестив ноги, мальчишки, и посмотрела вверх. «Вот уж действительно река из неба». Там наверху отсюда можно было видеть только край обрыва и голубое небо. И из этого неба вытекала река. Анна прошлась взглядом по всей скале, сверху донизу, и ее взгляд уперся в участок несколько метров от реки, и она начала его рассматривать.
- Вы это видите?
Анна обернулась и поняла, что Балде заинтересовался тем же самым.
- Да.
- Там же целые картины!
- Угу. Ты что видишь? Смотри, вот здесь человек. Он идет. У него очень грустное лицо. А вот это африканская маска. Посмотри! А вот здесь целая комната. Вот это шкаф. А рядом стоит человек. Видишь? Волосы, профиль.
Они стояли и делились тем, что они видели, было выточено водой за долгие годы, десятилетия, а может и больше. Перед ними было огромное панно, вытесанное из камня. Панно, вытесанное природой. Богом. Как Божий мост. Огромное, с причудливыми линиями, создающими целые картины.
Анна начала снимать.
- На снимках потом можно будет все увидеть, увеличить, все детально рассмотреть. Здесь целые картины!
Было невероятно жаль уходить, но в программе была еще бабушка. Бабушка Балде! И нужно было поторапливаться. Любимая бабушка, которую он видит редко, только когда случай или дела забрасывают его в эти края.
На обратном пути Анна все время оглядывалась, пытаясь еще раз, в последний раз, запечатлеть в своей памяти величие природы.
Анна дала мальчишкам немного денег, но у машины их ждал сюрприз. Их поджидали двое африканцев: мужчина и женщина, которые еще издали начали какую-то дискуссию с Балде. По интонации Анна поняла, что аборигены чем-то недовольны, и спросила у Балде, в чем дело.
- Денег хотят. Вечная история, - объяснил ей далабинец.
- Они что, этим владеют? – возмутилась Анна, - я понимаю, если бы они здесь что-то обустроили. Хотя бы ступеньки на подходе сделали.
Спор становился горячим, но поскольку Анна не понимала диалект, она обратилась к Балде:
- Балде, скажи им…
- Мадам, - спокойно и уверенно произнес Балде, - это наше дело. Мы тут сами во всем разберемся.
Еще через пару минут спора далабинец завел двигатель, аборигены отошли в сторону, и они тронулись в обратный путь.
Анна взглянула на часы. Удивительно, как быстро летит время, когда ты наедине с природой. Времени у них было в обрез, чтобы вернуться к шести, как они запланировали, до захода солнца, и заскочить по пути к бабушке Балде. На бабушку времени было совсем мало. Анна заметила это вслух.
- Да что Вы! Для нее даже просто увидеть меня и обнять – это счастье, - отозвался Балде.
Анна мечтательно наблюдала за уже знакомой дорогой. Перед глазами все еще стояли незабываемые картины: река из неба, Леонардо Ди Каприо на глыбе внизу. Такой маленький, маленький Леонардо Ди Каприо у подножия огромного водопада! Анна достала камеру, чтобы пролистать то, что было отснято в этот день. Удивительно, как преображает людей природа! Вот она сидит, скрещенные руки на скрещенных ногах на глыбе, загорелая девчонка в джинсовой шляпе. Рядом сидят мальчишки. Рюкзак валяется в ногах. Ее мечтательный взгляд теряется где-то вдали. В мыслях она летает где-то далеко-далеко, может быть там, откуда льется река из неба? Чудное фото.
Дорога то и дело петляла. По ее подсчетам они проехали где-то полпути. Анна вспомнила про бабушку.
- Балде, а где живет твоя бабушка?
- Мы уже рядом, за следующим поворотом ее деревня. Но боюсь, мы не успеваем.
- Что не успеваем? Забежать и поздороваться с бабушкой, которая живет на пути?
- Дело в том, что времени у нас в обрез, чтобы вернуться и успеть снять закат. А бабушка живет не совсем на дороге. Ее деревушка в стороне.
- Ну и что? Мы же можем чуть-чуть отклониться от курса? – Анна вопросительно посмотрела на далабинца.
- Там не получится на машине, - объяснил Балде, - Она на склоне вдоль дороги, а склон очень крутой.
В этот момент дорога сделала еще один изгиб, и Балде добавил:
- Да вот, собственно, мы и приехали.
Они ехали вдоль крутого склона, но никаких признаков человеческого присутствия Анна пока не видела.
- Это там, выше. Довольно далеко идти, и вверх. Не пойдем. Нам понадобится минут двадцать, чтобы только быстро подняться и вернуться обратно.
- Как это не пойдем? Ты что с ума сошел?! Ехать мимо любимой бабушки и не зайти к ней в гости!
Далабинец притормозил, и теперь Анна увидела где-то в середине склона несколько хижин.
- Пошли!
- Лучше я один. Я один быстрее сбегаю.
- Нет, я с тобой.
Они почти бежали вверх по склону. Балде шел впереди.
- Балде, не жди меня. Беги к бабушке. Я тебя догоню.
Они карабкались вверх по склону, Анне показалось, минут десять.
- Ну вот мы и на месте, - переводя дух, сказал Балде.
- А который бабушкин дом?
Балде указал на хижину в банановых зарослях.
- Идем.
Они вошли в хижину. Мебели не было. В углу стояла только кровать, и на ней кто-то лежал.
- Ба, - тихонько позвал Балде.
Кто-то пошевелился и повернулся к ним лицом. Бабушка начала медленно подниматься с постели, маленькая как Балде, с седыми короткими волосами африканка. У нее, похоже, было плохое зрение, а может быть, она не совсем еще проснулась.
- Ба, - еще раз позвал Балде и сказал несколько слов на своем языке.
И тут произошло нечто, что Анна не забудет никогда. Бабушка мгновенно вскочила с постели, бросилась к Балде и начала петь и приплясывать.
Балде тем временем, обнимая ее, продолжал ей что-то говорить, показывая на Анну. Бабушка обернулась к Анне, обхватила ее за талию, продолжая пританцовывать. Так они и стояли кружком, приплясывая и смеясь, под бабушкину песню. Ничего более трогательного Анна припомнить не могла. Бабушка целовала Балде, обнимала Анну, потом что-то спросила у него. Он ответил, и по выражению ее лица Анна поняла, что бабушка очень удивилась. Балде сделал шаг к двери. Бабушка продолжала что-то говорить. Они вышли из хижины, и теперь бабушка стояла на пороге, а они с Балде уже спустились по ступенькам, ведущим в хижину. Балде продолжал что-то говорить, потом взял Анну за руку и скомандовал:
- Бежим!
- Почему?
- Можно только убежать. Иначе будет поздно. Бабушка не понимает. Она не понимает, как я могу приехать в такую даль и даже не останусь ночевать, - он тянул Анну за руку, - Уходим!
- Мадам, Вы самая чудесная бабушка на свете! – крикнула Анна уже на ходу.
Балде перевел.
Бабушка махала им рукой с порога своей хижины.
«Почему я не художник? – думала Анна, - Вот что нужно рисовать!» Бабушка на пороге, машущая любимому внуку. Смесь счастья и грусти на лице.
Обратно они неслись со склона, не разбирая дороги, только слегка притормаживая, чтобы не занесло.
Уже в машине, отдышавшись немного, Анна промолвила:
- Балде, как тебе могло придти в голову? Проехать мимо бабушки! Как тебе такое даже могло придти в голову?
Она обернулась и увидела счастливую улыбку на его лице.
- Она меня ужасно любит. Я ее самый любимый внук. Она меня обожает.
- А как часто ты к ней приезжаешь?
- Когда случается оказаться в этих краях. Может быть раз в год, а то и реже, - добавил он, помолчав.
Анна покачала головой, еще раз удивляясь характеру Балде. Ехать мимо, быть в пяти, что называется, минутах и отказаться от счастья обнять любимую бабушку. Его отношение к работе, его чувство ответственности и долга было совсем не африканским. У африканцев иные ценности, совсем другой взгляд на реалии, нежели у европейца. Они живут в другом измерении. Балде же был в этом смысле нестандартным. Он все больше и больше нравился Анне.
Остаток вечера после ужина они провели на террасе с деревом. Новых впечатлений не хотелось. Эмоции этого дня так переполняли Анну, что ей хотелось спокойного вечера. Созерцание ночной долины в компании Балде как никуда лучше подходило этой цели. Закат ей снять не удалось, потому что, несмотря на то, что они приехали хоть и с небольшим опозданием, но до захода солнца, долина в этот вечер была затянута дымкой и оранжевого африканского заката все равно бы не получилось.
Утром они решили не устраивать аристократического завтрака на террасе, чтобы пораньше выехать и успеть побольше увидеть. Это был последний день ее «великого» вояжа по Гвинее. Они в пути четыре дня, а Анне казалось, что она уже несколько недель путешествует по этим дорогам, где за каждым поворотом поджидают приключения, открытия и счастье!
Сегодня они должны были начать свой день с каньона реки Кин-Кон и еще одного водопада. Балде говорил ей о нем, когда они подъезжали к Далабе в первый день их путешествия, и на обратном пути они планировали эту экскурсию. «Интересно, это та самая река Кин-Кон, которая дала имя знаменитому американскому чудовищу Кинг-Конгу?», - задавала себе вопрос Анна. Балде не знал.
Они свернули с национальной дороги.
Некоторое время спустя они увидели пост с военной охраной. Балде остановился и что-то спросил на местном диалекте. Анна, уже привыкшая, что Балде сам решает все вопросы со шлагбаумами, расслабленно изучала место.
- Ты что, с ума сошел, - услышала она Балде, переходящего на французский.
- Что происходит? – Анна посмотрела на хохочущего Балде.
- Представляете, он требует, чтобы мы купили три билета: на нас и на машину!
- А сколько стоит «машинин» билет? Или может мы пешком дойдем? Здесь далеко? Сколько идти? – Анна повернулась к охраннику.
- Нет, это нонсенс, - Балде вышел из машины и обошел ее спереди, - Брат, включи логику. У нее что… есть глаза? Она что-нибудь увидит или услышит? – он хлопнул рукой по капоту и покачал головой, - Нет, вы только подумайте! Машине нужен билет!
- Действительно, - Анна тоже смеялась и восхищалась находчивости и чувству юмора Балде.
Охранника наконец-то тоже разобрало:
- ОК, два билета. Двадцать миль.
- Ну, слава богу, разум вернулся к тебе, дитя мое, - улыбнулся довольный Балде.
Анна протянула охраннику деньги, он объяснил им дорогу, и они поехали искать каньон.
- Смотри, Балде, там кто-то идет, - Анна показала на человека, движущегося по дороге, ответвляющейся от той, по которой они ехали, - по-моему, белый.
- Кажется, китаец, - отозвался Балде, присмотревшись, - Охранник сказал, что они здесь плотину строят.
- Останови, я поговорю с ним. Может быть нам разрешат посмотреть?
Балде притормозил, и Анна выскочила из машины и быстрым шагом пошла навстречу незнакомцу. Внезапно тот остановился, едва заметив ее, развернулся и пошел в противоположную сторону.
- Мсьё! - крикнула Анна, - мсьё, подождите.
Анна почти бежала. Китаец ускорил шаг, и по мере ее приближения почти начал бежать.
- Мсьё, - Анна поравнялась с китайцем, переводя дух, - мсьё, подождите. Я просто хотела спросить. Мы ищем каньон. Каньон реки Кин-Кон.
Китаец продолжал уходить быстрым шагом, даже не взглянув на нее.
- Вы говорите по-французски? Нет? Вы, наверное, не понимаете. Do you speak English?
Китаец еще больше ускорил шаг, что-то бормоча и отрицательно качая головой.
- Вы не говорите по-английски?
Китаец затряс изо всех сил головой и почти побежал. Анна в полном изумлении остановилась, глядя ему вслед.
- Сумасшедший, - пробормотала она, - Как же вы работаете в Африке, не разговаривая ни на одном языке? – продолжала она разговаривать сама с собой, - Бред какой-то.
Анна повернулась и пошла к машине.
Выслушав ее рассказ, Балде сказал:
- Уверяю Вас, он прекрасно понимает и по-английски, и по-французски. Он просто сделал вид, что не понимает.
- А зачем? – Анна была ошарашена.
- Китайцы – очень загадочная нация. Вы знаете, как они строят? Они что-то роют, привозят, складывают. А потом, в одно прекрасное утро ты едешь в том месте, где они несколько месяцев копались как муравьи, и видишь мост. Они строят за ночь. Чтоб никто не видел их секретов.
- Ты шутишь!
- Клянусь Вам, я уже несколько раз такое замечал. Вечером ничего нет, а утром – вот вам!
Дорога сделала поворот, и Анна услышала далекий шум воды.
- Кажется мы на месте, - Балде проехал еще метров сто, вглядываясь в окрестности, и остановил машину. Они вышли и направились в сторону реки. Шум усиливался. Пробираясь через заросли и камни, они наконец-то увидели то, зачем они приехали. В нескольких метрах от них, внизу, начинался водопад. Они спустились на каменистую площадку, по которой текла река, направляясь к обрыву. Они приблизились к краю пропасти. Водопад даже в этот сухой сезон был мощный. А может так казалось Анне, ибо в этот раз она стояла не у подножия, а у истоков. Вода срывалась вниз, в пропасть каньона, и на лету разбивалась в миллионы брызг, так что отсюда, с самого края, невозможно было видеть финал ее путешествия. Можно было только догадываться, что там, внизу, эта набравшая от падения скорость, вода вдребезги разбивается о камни, а дальше продолжает течь рекой. У Анны захватило дух. Она стоит над пропастью, рядом со срывающейся вниз водой… Каньон был восхитителен. Он был очень узкий и очень глубокий. Гигантская глубокая щель, сделанная природой. «Если сорваться отсюда вниз вместе с водой, - думала Анна, - Ух! Шансов, что называется ноль. Двести процентов гарантии…Внизу камни. Высота, наверное, метров семьдесят. В общем, полет будет волшебным, а смерть мгновенной». Анна перевела дух, стараясь отвлечься от этих мыслей. Но ощущение было сильным: она стоит над обрывом, а перед ней изумительной красоты каньон! Она обернулась: Балде изучал площадку, на которой они стояли.
- Представляете, в сезон дождей это все вода, - он обвел руками пространство вокруг, - Там, где Вы сейчас стоите, вода, несущаяся со страшной скоростью.
Анна еще раз посмотрела вниз:
- Да, зрелище, наверное, умопомрачительное. С другой стороны, я бы не смогла увидеть каньон отсюда, с этой точки, стоя на краю этого обрыва.
И хотя она сделала уже десятки снимков, уходить не хотелось.
Они поднялись наверх, сели в машину, помахали охранникам, проезжая мимо поста, еще раз вспомнив историю с билетом для машины.
Они уже подъезжали к национальной дороге, когда Балде обернулся к ней и спросил:
- Хотите свадьбу посмотреть?
- Свадьбу? Где?
Балде дал задний ход и, проехав метров сто, остановился возле группы африканцев.
Только теперь Анна поняла, что шествие из шести человек, на которое она даже не обратила внимания, и было свадьбой. Она уже давно привыкла, что африканцы идут вдоль дороги. Поодиночке, вдвоем, группами. Первое время ее изумляло и восхищало это зрелище. Африканцы, идущие по обочине дороги, под палящим африканским солнцем. Африканцы, идущие по дорогам, утром и вечером, и даже в знойный полдень. Африканцы, шагающие под палящим, неумолимым солнцем, потому что у них нет денег на транспорт. Куда они идут? – задавала она себе вопрос. Наверное, по делам. Навестить родственников. Или на рынок. А может быть в мечеть. Мало ли в жизни дел у человека. Иногда это были группы женщин с детьми. Самое изысканное зрелище! Африканки в ярких национальных платьях, с детишками за спиной. Часто детеныша не видно, но по полоске ткани на животе и торчащим лапкам понятно: за спиной пассажир. Ей очень нравилось – иногда случалось это видеть, когда их экспатский автобус въезжал на завод в тот момент, когда женский гвинейский автобус высаживал гвинеек работающих на заводе – ей нравилось наблюдать, как они «выкатываются» из автобуса подобно конфетам «цветной горошек», особенно, если это была пятница, когда они особо наряжались…
Свадьба тоже остановилась, увидев машину, сдавшую назад.
- Вы не будете возражать против фото? - Анна, улыбаясь, доставала камеру из рюкзака.
Гвинейцы улыбались. Жених в белом. Невеста в красном с головным убором, наподобие русского кокошника, сделанного из денежных купюр, так же как и воротник у платья. По краям зонтика, которыми гвинейцы часто пользуются от жары, тоже были приколоты купюры. Балде что-то спросил у группы. Ему ответил жених и женщина постарше, очевидно мать жениха или невесты.
- Они сейчас идут в дом жениха, в соседнюю деревню. Невеста из другой деревни, - объяснил Балде Анне.
- Спасибо, - сказала Анна, убирая камеру. Она достала пятимилевую купюру и протянула девушке, - Спасибо, мадам. Я желаю Вам счастья.
Невеста грустно улыбнулась.
- Мне показалось, что невеста немного грустная, - сказала Анна, когда они отъехали, - Очень красивая и грустная.
- Может быть не по своей воле замуж выходит? – предположил Балде, - Всякое бывает.
Так вот ты какое, плато Фута Джалон! С реками, вытекающими из самого неба, извилистыми трудными дорогами, сказочными долинами, каньонами и водопадами, от которых останавливается сердце, сумасшедшей сальсой и свадьбами на дорогах! Ты очень красивое, Фута Джалон. Я влюбилась в тебя всем сердцем. Я влюбилась по уши. И если бы на то была моя воля, я всю жизнь шла бы и шла по твоим дорогам, в предвкушении следующего поворота. Потому что за поворотом ждет новое приключение. Потому что за поворотом жизнь продолжается! Стоять на обочине одной из твоих дорог, махать проезжающим путникам и кричать это восхитительное слово «Наборела» - вот оно счастье! Наборела! Возьмите меня с собой. Возьмите меня в сказочную страну Фута Джалон.
- Балде, нам бы нужно купить холодных напитков, - очнулась Анна, заметив, что они въехали в какой-то городок.
- Сейчас попробуем.
Балде притормозил, и они вышли из машины.
- Тебе как всегда колу? – спросила Анна, подходя к небольшому рынку, представляющему из себя несколько лавочек вдоль дороги, - А я хочу холодного пива. Очень холодного пива! Что-то я так разволновалась после такого бурного утра, - засмеялась Анна.
Холодного пива не было. Как, впрочем, и холодной колы тоже. Анна сунулась во вторую, третью, четвертую лавочку: везде одно и то же. В четвертом магазинчике улыбчивая африканка сказала:
- Попробуйте вон в ту – у них есть холодильник.
Но и там ждала неудача.
- Мадам, со вчерашнего дня в городе нет света. Холодильник давно растаял. Навряд ли Вам удастся найти сегодня холодные напитки.
Анна оглянулась, ища глазами Балде. Он шел с противоположной стороны дороги и нес в руках пакет.
- Тебе удалось?! - обрадовалась Анна.
- Я купил холодильник, - улыбнулся Балде, раскрывая пакет и показывая содержимое, - Лед!
- Yes! Мы спасены! Как тебе удалось? Где ты достал?.. Пойду покупать пиво.
- У кого-то же в городе есть генератор.
Анна купила несколько банок пива и колы, бросила их в пакет со льдом и сказала, устраиваясь в машине:
- Ну вот, думаю, минут через пятнадцать можно устраивать праздник.
Балде включил музыку. У него была очень большая коллекция кассет в машине, и они всегда ехали с музыкой. Обычно выбирала Анна, но иногда Балде предлагал ей послушать что-нибудь, чего она не знала. Он переводил ей тексты песен с сусу. Они были очень наивные, смешные, но в то же время с налетом философских размышлений. Анна позже пожалела, что не записывала за Балде. Иногда, проезжая мимо какой-нибудь деревушки, Балде переводил название и рассказывал легенду, объяснявшую это название. Все, что осталось потом у Анны в памяти от этих фольклорных историй – это романтический налет красивой философской сказки. Увы! Мы иногда слишком самонадеяны и уверены в своей памяти. А может быть, не придаем большого значения вещам, которые кажутся нам в тот момент незначительными. Нам кажется, что они всего лишь скрашивают дорогу, придают эмоциональный налет поездке…
Они проехали Маму. Впереди была Киндия. Путешествие подходило к концу.
- Как там наша Дам де Мали?
- Я Вам так благодарен, - глядя на дорогу, произнес Балде, - Вы не представляете. Вы показали мне Гвинею! Я увидел столько чудесных мест в этой стране. Вы открыли мне мою страну!
VI
Вихрь конакрийской жизни закружил и унес Анну так далеко от криевских событий, что она с изумлением думала о том, что все это случилось с ней, причем случилось вчера.
По вечерам они с Марией выходили поужинать, если у Анны не было в этот день урока танцев. Традиционные гвинейские танцы были мечтой Анны. До сих пор перед глазами был спектакль, на который ее привез в прошлом году Эрнесто в «Les copains d’abord». Да и румские ночные мистерии с там-тамом при луне не давали покоя. Учителя, вернее, учительницу танцев она нашла очень быстро, пользуясь, как она для себя определила, чисто африканским методом. Она шла по какой-то конакрийской улочке, когда ее вдруг осенила эта мысль. Она подошла к женщине, сидящей на пороге своего дома, и сказала, что ищет учителя танцев. Женщина подозвала мужчину, очевидно мужа, что-то ему сказала. Тот выслушал, кивнул, и жестом пригласил Анну следовать за ним. Они прошли пару кварталов, гвинеец постучал в какой-то дом, откуда вышел парень. Они перекинулись несколькими фразами на своем языке, и Анна последовала за парнем. Так, передавая из рук в руки, ее, в конечном итоге, привели к этой девчонке, лет двенадцати, маленького роста, плотного телосложения, глядя на которую, Анна с трудом могла поверить, что перед ней настоящая танцовщица.
Она взяла пару уроков и обнаружила, что девчонка действительно владеет искусством танца, в то время как у нее самой с трудом получалось имитировать движения. Она очень хорошо чувствовала ритм, но движения классического национального танца оказались не такими простыми. Современные танцы, которые народ пляшет на танцполах в ночных клубах, были намного проще для освоения.
В общем, то ли Анна не была готова, то ли Матома, так звали девчонку, будучи сама танцовщицей, не владела методикой преподавания, что, в общем, не мудрено в ее возрасте, только получалось не очень. Анна уже была готова бросить эту затею, когда однажды Матома сказала:
- Завтра вечером репетиция. Приходи. Репетиция нашей группы. В шесть.
Занятия проходили в одном из так называемых конакрийских молодежных клубов, который занимал несколько помещений в одном доме и внутренний испанский дворик, где была установлена сцена. На этой-то сцене Анна и пыталась осваивать базовые движения, которые не очень ей давались.
Ровно в шесть вечера она была в клубе, где уже собралось довольно много народу, когда она пришла. Она познакомилась с двумя белыми, которые были в толпе собравшихся зрителей. Жаклин оказалась танцовщицей из Канады, и приезжала в Гвинею довольно часто, в основном на тему гвинейского танца. В Канаде у нее был преподаватель, гвинеец, с которым она работала, но, по всей видимости, эти поездки на родину танца были необходимы. С ней был ее друг, молодой парень лет двадцати пяти, тоже канадец.
Во дворике были установлены стулья для зрителей, которые к половине седьмого полностью были заняты, и подтягивающийся народ размещался, кто как мог, уже без стульев. Матома усадила Анну в первый ряд и сказала, что репетиция начнется через пять минут.
Наконец включили музыку, и артисты собрались возле лесенок на сцену, по обе стороны, готовые начать спектакль.
Репетиция длилась тридцать минут, она была без костюмов – танцовщики были либо в обычной повседневной одежде, либо в облегающих трико, но буквально через пару минут Анна обнаружила, что это абсолютно не мешает восприятию. То, что происходило на сцене, несмотря на то, что настоящих музыкантов не было, как в «Les copains d’abord», и репетиция происходила под запись, так же как в тот, первый раз, унесло Анну, просто вынесло за пределы реальности, и она заворожено наблюдала за каждым движением танцовщиков и мизансценами. Представление явно было музыкальным спектаклем с сюжетом, которого Анна, безусловно, не могла понять, но то, что вытворяли артисты, было исключительным зрелищем. В спектакле было две солистки: ее Матома и девушка постарше, которая тоже, отметила про себя Анна, встреть она ее на улице, самое последнее, что бы пришло ей в голову, что перед ней балерина. Она была высокой, полной, но ее пластичность была настолько необыкновенной, что, глядя на нее, совершенно забывался и ее рост, и ее полнота. Вдвоем с Матомой – у каждой было свое соло, своя партия – они творили невероятный танец, и Анна видела, что Матома танцует для нее, как часто, наверное, бывает, когда артист знает, что в зале есть тот зритель, который его волнует и он работает для него. Каждый раз, когда она оказывалась на переднем краю сцены напротив нее, она или гордо вскидывала голову, проходя мимо, или улыбалась, или бросала быстрый взгляд. Все это не нарушало ни замысел спектакля, как догадывалась Анна, ни гармонию общего танца, а только придавало ему некий маленький штрих: у меня есть зритель!
Анна наслаждалась. Она наслаждалась гармонией этого танца, которая была в удивительном соответствии и этой этнической музыки, и постановки танца, и пластичности и артистичности не только солисток, но и всей группы. Она восторженно аплодировала в наиболее ярких и неожиданных местах спектакля и понимала, что она замахнулась на Искусство. Может быть она, конечно, и освоит какие-то движения и научится танцевать, тем более с чувством ритма, базовой вещью в африканских танцах, у нее все в порядке, но…Нет, нужно родиться вот такой Матомой, у которой эта пластика и ритм заложены в генах. Она так естественно танцевала эту африканскую симфонию, что ощущение было такое, что она не делает никаких усилий. Она танцевала, как дышала. Это была ее жизненная необходимость, как если бы, если вдруг она не будет этого делать, она умрет. Настолько естественна и гармонична она была в этом танце.
В самом конце спектакля Матома пригласила жестом и выкриком присоединиться всех желающих. Часть зрителей встали и начали танцевать вместе с артистами, только внизу сцены. Вышли и канадцы тоже, и Анна с сожалением отметила про себя: «Нет, нет, даже будучи профессионалами танца, для белого это невозможно. Ну, невозможно и все!». Упорным тренингом можно выработать чувство ритма, если природа не наградила им, можно выдрессировать свое тело упорным ежедневным трудом, но в этом твоем белом теле все равно чего-то нет. Или этого нет в твоей голове. Неважно где. Этого нет – и все! Анну всегда увлекали подобные вещи: почему так? Ведь все мы устроены Богом более или менее одинаково, но почему-то этнические отличия касаются не только внешних признаков и традиций и культуры, но и более глубоких, непостижимых вещей.
Попутно Анна занималась и своей поездкой в Лесную Гвинею. Балде не мог сопровождать ее в этот раз. Она нашла в Конакри пару туристических агентств, вернее агентств, которые таковыми себя именовали, ибо туриндустрия в Гвинее, если и существовала когда-либо, то давно уже умерла. Тем не менее, несмотря на неудачу купить какой-нибудь организованный тур, в одном из агентств ее снабдили полезной информацией, так что теперь, по крайней мере, она знала, зачем она едет в Лесную Гвинею. Это Мон Нимба, конечно, Священный Лес, о котором еще Манти прожужжала ей все уши, ну и лиановые мосты. Так что теперь оставалось только понять: как? Как это все сделать? До Нзерекоре тысяча километров. Балде убедил ее не останавливаться на ночевку в пути, а преодолеть весь путь в один прием. Убедило Анну скорее не уверенность в собственных силах, ибо проехать тысячу километров на африканском такси, как советовал Балде, это не то же самое, что проехать двести от Крии до Конакри, но тот факт, что она понятия не имела, и в агентстве тоже не получила вразумительного ответа, на тему, что там с гостиницами в этой глуши, есть ли что-то удобоваримое, чтобы провести ночь. В общем, Анна поверила Балде и решила рискнуть. В путешествие она отправится в понедельник. Так как в выходные у нее две встречи. Олег с Барри решили устроить ей праздник в воскресенье, а в субботу она встречается с Салиу, директором по промышленной безопасности АСЖ. Он узнал о ее увольнении одним из первых, так как его переводчика сразу же перебросили в департамент технологии на место Анны. Он сразу же ей позвонил тогда, и, узнав, что она не уезжает пока из Гвинеи, предложил встретиться и пообедать как-нибудь в Конакри.
- Анна, как я рад Вас видеть! – Салиу весь светился, - Вы не представляете! Как я рад!
Как всегда идеально выбрит, в безупречной белой рубашке, расточающий аромат очень тонких духов, на которые она обратила внимание еще при их первой встрече. Она познакомилась с ним в свой первый рабочий день, когда Кабанов привез ее в его департамент для получения спецодежды. Потом они время от времени пересекались на заводе, и он шутливо сокрушался: «Вы совсем нас забросили! Когда же Вы придете к нам, хотя бы в гости?» Еще тогда контраст между этим хорошо воспитанным, образованным и очень мягким в отношениях с коллегами африканцем и неотесанными русскими директорами, не знающими элементарных правил хорошего тона и даже делового этикета, ее поразил.
- Я был просто потрясен, когда узнал. Я испугался. Я сразу подумал: Боже мой! Как же она? Но я вижу, что у Вас все хорошо…Анна, как я рад…
- Салиу, Вы удивлены, что видите меня в полном здравии и даже в лучшей, чем когда-либо форме? – Анна даже сама удивлялась, насколько быстро привыкла к тому, что свободна, что за ней нет слежки, что никому нет дела до того, куда она идет, с кем сегодня обедает, и вообще делает что хочет, - Как Вы себе представляли? Вы думали, что я на улице, без дома, без денег, в каких-нибудь конакрийских трущобах?
Они стояли у входа «Жетмы» в «Cité Chemin de Fer», архитектура современных многоэтажных зданий которого резко контрастировала с обычным конакрийским городским пейзажем.
- Салиу! Разве я похожа на сумасшедшую? Я живу здесь, на четвертом этаже, у Марии. У нее роскошная двухкомнатная квартира.
- Я не знал, что здесь есть квартиры, - Салиу с удивлением посмотрел наверх, на выпуклые, в форме полукруга лоджии, оформленные терракотового цвета стеклом.
- Немного, кажется, всего пять или шесть. В основном это, конечно, офисы. Офис Марии – на третьем. А квартира – на четвертом. Очень удобно. Можно спать до девяти, что она, собственно, и делает.
На предложение выбрать ресторан, Анна тут же назвала «Камайен». Ей нравился этот ресторан на берегу океана, выполненный в форме огромной казы, оформленной в африканском стиле, с тропическим садом и бассейном в нем. Во время прилива океан поднимался до стен казы, а острова архипелага Луз в левой части горизонта напоминали ей каждый раз о сумасшедшем декабре, когда каждый уикенд она проводила на растаманском Руме.
Они выбрали столик поближе к океану, и заказали обед.
- Анна, рассказывайте. Что произошло? Для меня Ваш уход был такой неожиданностью. Я просто был шокирован. Я встречаю Вас накануне, и никаких признаков, ничего, никакого намека, и вдруг.… И никто ничего не знает, не объясняет…
- В тот день, когда Вы подвозили меня ночью с завода, я уже знала…Все очень просто: кое-кому мое присутствие очень мешало, и очень давно. Меня уволила Маматова. У нас мадам Маматова решает кадровые вопросы.
- Я знал, я догадывался, что… Вы знаете, мы уже давно привыкли, как только приезжает нормальный человек, он долго не держится. Это просто закономерность. И наоборот, все, что остается… Ощущение, что сюда отправляют специально отобранных по самым худшим параметрам – профессиональным и человеческим качествам…
- Ну, как видите, мне удалось продержаться довольно долго – целых десять месяцев! Я даже сама от себя такого не ожидала. Я все время, с самого первого дня хотела уйти. Но как-то откладывала, откладывала все время. А потом ударилась путешествовать и решила сначала объехать страну, прежде чем закончить все. Собственно, они приняли решение за меня, решение, на которое у меня самой не хватало воли и времени. Поэтому, спасибо им! Они сделали это за меня.
- Мы ничего не понимаем. Это все так странно. Столько проблем в Крие из-за Маматовой. Вы знаете в прошлом месяце вокруг «Бунгало» опять разыгрался скандал. Мальчишки забросали «Бунгало» камнями и кричали: «Маматова, убирайся! Хватит! Пора домой!» Она, конечно, страшно испугалась, вся семья заперлась в домике. Срочно вызвали доктора Алассана из Конакри, Петренко тоже приехал. Кое-как удалось успокоить общественные настроения, но ее строго предупредили.
- Салиу! О чем Вы говорите! У нее такая короткая память!
Салиу рассказал криевские новости: уволили Трубного, главного программиста. На вопрос Салиу, что случилось, Трубный только пожал плечами…
Новость, которую рассказали Анне Олег Николаевич с Барри на следующий день, была для Анны невероятной. Уволили Бричкину и Кабанова. В этом было что-то мистическое и аномальное. Буквально через неделю после ее увольнения, ради которого они однозначно постарались, остаться за дверью самим? Не мистика ли это? Она вспомнила фразу Лены, которую та сказала Бричкиной, ту самую фразу, которая спасла ее в свое время, испугав их обоих. Лена вкладывала свой смысл в эти слова, намекая на ее связи, но какое значение это имело теперь? Какая-то незримая сила снова вмешалась… Возможно Тимуру не нужно было такое ушлое соседство. «Давыдова не успеет до Москвы доехать, а вы будете уже паковать чемоданы». Она до Москвы еще не доехала…
На выставке африканской живописи и скульптуры из масляных фильтров и прочего металлохлама Анна присмотрела себе «розового дурака», сразу дав ему это имя.
Олег был в своем репертуаре:
- Вот смотри, Барри, сейчас она его купит, он порвет ей все сумки…
- Ничего он не порвет, - протестовала Анна, - Я ему гробик сделаю и закидаю опилками. Да вы только посмотрите на него! В него невозможно не влюбиться! Моя дочь будет в восторге.
Человечек и правда был симпатичный, хотя и колючий со всех сторон. Олег махнул рукой:
- С ней спорить…
- Вот именно, - смеялась Анна, расплачиваясь за дурака.
Конакрийские порты, а их, кроме Бульбине, откуда они отправлялись на Рум, было довольно много, произвели на Анну сильное впечатление. Она смотрела на ненадежные пироги и поверить не могла, что это транспорт для перевозки риса, соли и прочего продовольственного добра в Сьерра Леоне, потому что, хотя и шли они вдоль берега, но уж больно легкомысленные на вид для переправки товара.
Анна приехала на конакрийский автовокзал в восемь утра. Она знала этот вокзал. Пару раз она уезжала отсюда в Крию, когда не удавалось договориться заранее с машиной. В этот раз ей предстояло гораздо более серьезное путешествие. До Нзерекоре, до самого сердца Лесной Гвинеи. Двадцать с лишним часов на африканском такси. Выдержит ли она? Наверное, выдержит. Балде знает, что говорит. Наверное, он уже просчитал ее возможности и выносливость. Было все равно страшновато.
Анна ехала мимо машин с табличками Киндия, Мамý, Канкан, Лабе… С этого вокзала такси отправляются во все концы и веси Гвинеи. А вот и Нзерекоре. Она отпустила городское такси, купила себе два места на переднем сиденье. В Гвинее обычная четырехместная машина считается шестиместной: четыре человека сзади, два впереди, рядом с водителем. Устроившись на своем сиденье, Анна начала ждать.
Солнце поднималось, становилось жарко. Анна наблюдала горячие споры между водителями двух машин на Нзерекоре, которые никак не могли разобраться с пассажирами. Дебаты велись долго, пассажиры делали рокировки, снова перетасовывались. Споры даже коснулись ее самой, и когда она это поняла, спросила у одной пассажирки, что происходит. На что та ответила:
- Не беспокойтесь, мадам. Все равно обе машины выедут в одно время. Вот увидите.
В конце концов, в начале одиннадцатого, пассажиры утихомирились, водители тоже, багаж привязан сверху, все расселись по местам, и машины одна за другой тронулись в свой долгий нелегкий путь.
«Ну, слава богу, - вздохнула Анна, принимая ветерок, врывающийся в окно машины, как самое великое земное благо.
Начальную часть пути Анна знала. Они едут по дороге на Киндию, до Мамý. Дальше они должны свернуть с дороги, ведущей на Далабу и Лабе, в сторону Фараны. Эта дорога была Анне неизвестна. Что там дальше, в этих краях?.. А потом Масента, Нзерекоре. Это уже Лесная Гвинея. Анна откинулась на сиденье в предвкушении новых приключений.
Они довольно быстро доехали до Киндии. Часа через два Мамý, а потом поворот. Анна допила пиво, огляделась в поисках, куда бы сунуть пустую банку, и ее взгляд упал на кармашек дверцы в тот момент, когда она почувствовала легкое прикосновение чьей-то руки к своему левому плечу. Она обернулась и увидела водителя, отрицательно качающего головой. Анна показала банкой на окно. Водитель так же молча кивнул.
- Но я бы потом выбросила этот мусор.
Водитель снова отрицательно покачал головой. Анна выбросила банку в окно. Привычное здесь для всех зрелище. Банки из-под колы, фанты, пива, летящие из окон машин, мчащихся по дорогам Гвинеи.
Они доехали до Мамý и свернули на Фарану. Однообразие пейзажа, мелькавшего за окном, утомляло и укачивало. Наконец водитель объявил пятиминутную остановку.
Еще через пару часов он остановился в каком-то городке и, заглушив мотор, вышел из машины. Увидев, что все пассажиры тоже выходят, Анна спросила:
- Сколько стоим?
- Двадцать минут.
Анна вышла из машины и побрела по улочке в поисках местного колорита. «Колорит» не заставил себя долго ждать, и она остановилась возле легковушки, из багажника которой торчали коровьи ноги. Голова была внутри и выражала недовольство.
Она несколько минут постояла возле коровы, в свою очередь собрав толпу любопытных мальчишек, прибежавших посмотреть на белую, глазеющую на корову, и побрела дальше вдоль улицы, заглядывая везде, где были открыты двери. Заведения с открытыми дверями, оказывались ресторанчиками, или скорее столовками на пару столов. В первом она сразу узнала одного из пассажиров такси и тут же вышла. Покупать ей было нечего, так как дорожный запас она сделала накануне в «Лидерпрайсе», двадцать минут заканчивались, поэтому она разыскала свое красное такси и, сев на свое место, тоже решила перекусить лидерпрайсовским сухим пайком.
Пассажиры, как и положено африканцам, собирались еще минут десять, и водитель уже начал ворчать и выражать недовольство, сказав, что выезжаем через минуту. «Пропавшие» пассажиры тут же нашлись.
Следующая остановка была уже ночью. Анна проснулась от голосов и открыла глаза: было совершенно темно и они стояли. Кто-то из пассажиров вернулся в машину, водитель завел двигатель и они снова тронулись в путь…
Проснулась Анна от чьего-то голоса:
- Мадам, Нзерекоре.
Она открыла глаза.
Было светло. Анна оглянулась. Пассажиров в машине не было. Она осталась одна, и голос принадлежал водителю. Последний из пассажиров снимал сверху свой багаж.
- Нзерекоре? – Анна с удивлением смотрела вокруг, пытаясь понять, куда она попала, - А который час?
- Да, мадам. Приехали. Это Нзерекоре.
Анна взглянула на часы: пятнадцать минут восьмого.
- Спасибо, - бросила Анна, вылезая из машины и закидывая рюкзак на плечи.
Нзерекоре. Хорошо. Что дальше?
В нескольких метрах она увидела мотоциклиста и сразу вспомнила, что рассказывал ей Балде.
- Вы будете очень удивлены. Нзерекоре – это город мототакси. Там вообще нет обычного такси. Только мото. Весь город перемещается на мотоциклах.
«Вот и отлично», - подумала Анна и направилась к парню.
- Добрый день. Вы – такси?
Паренек кивнул.
- Мне нужна гостиница. Вы знаете какую-нибудь приличную гостиницу?
- Поищем, - с готовностью ответил он.
На вид ему было лет шестнадцать. Впрочем, Анна так и не научилась определять возраст африканцев. Ему могло быть запросто и тридцать.
Анна залезла на сиденье.
После третьей гостиницы Анна сказала:
- Какая здесь самая лучшая гостиница?
- Мон Нимба, - ответил парень, - Но там очень дорого.
- Поехали.
Они проехали через охрану и остановились у входа с высоким крыльцом довольно презентабельного здания.
Просторный кондиционированный холл. За стойкой улыбающаяся, опрятно одетая африканка. Мягкая мебель с журнальным столиком. Цветы. Внимание сразу привлекал декор на стене напротив ресепшена в виде большой полки пирамидальной формы черного цвета, с расставленными в ней скульптурами из черного дерева. Портрет Лансана Конте сверху всего этого сооружения был, конечно, совсем некстати, но эта тема в Гвинее не обсуждается. Большая деревянная Нимба в углу холла.
Анна подошла к стойке ресепшена, взглянула на прайс-лист, стоящий на ней. В первой строке – 120 миль одноместный номер, дальше прайс нарастал.
- Добрый день. Мне нужен одноместный номер. Самый простой. Душ и кондиционер.
Девушка предложила посмотреть комнату. Они вышли через дверь напротив входной и оказались в очень длинном внутреннем дворе, вдоль которого стояли одноэтажные лоджии с крышами в форме пирамид.
Девушка подозвала парня, который проводил ее и открыл номер. На Анну пахнуло прохладным воздухом. Кресло, столик, свежие цветы, новое постельное белье, телевизор, который, впрочем, ей не нужен. Душ. Очень чисто. Комната не такая большая как в Далабе, но довольно уютная, с большим окном во внутренний двор. В душе тоже окно.
Анна оплатила номер за четыре дня, вышла с ресепшена и подошла к Киете, так звали парня. Она рассчиталась за рейс и сказала:
- Мне нужен мотоцикл на четыре дня. На четыре полных дня: с утра до вечера. Я пробуду здесь до субботы, и цель – съездить на Мон Нимба, посмотреть лиановые мосты, Священный Лес и так далее. Но рулить буду я, ты будешь пассажиром.
Киета изумленно смотрел на нее и, наконец, сообразив, в чем дело, сказал:
- Нет проблем, мадам. Только Вы будете пересаживаться за городом, после поста.
- Хорошо. Начнем сегодня. Я сейчас немного отдохну, позавтракаю, и в одиннадцать буду ждать тебя здесь.
Они договорились о цене, и Анна пошла в номер.
Приняв душ и переодевшись, она спустилась к завтраку. Было десять часов, и постояльцы, похоже, уже разъехались по делам. Ресторан размещался на просторной террасе с видом на сад. Пока официанты сервировали стол, Анна наслаждалась видом тропической растительности в свете яркого утреннего солнца. Справа от сада Анна заметила бассейн. «Ну что ж, цена оправдана». Номер, который она сняла, был в два раза дороже далабинского, хотя и намного скромнее. Но, во-первых, Нзерекоре – столица все-таки, столица Лесной Гвинеи. Да и территория и гостиница были обустроены лучше. Большой внутренний двор, через который она шла в ресторан, напоминал длинную улицу, стороны которой были соединены мостиками в нескольких местах. Красивый тропический сад. Бассейн. На террасу Анна попала через большой внутренний зал ресторана, и сбоку заметила еще одно просторное помещение с барной стойкой и низкими столиками, бывшее совершенно очевидно баром.
«Весьма неплохо, - подумала Анна, - вновь обрести комфорт и сервис после тысячи километров по африканским дорогам без кондишена».
Принесли завтрак: кофе с молоком, французские булочки, масло, джем, сыр. «Классика. Главное – совсем не растаять от роскоши», - усмехнулась Анна. Она выпила кофе с сыром и попросила завернуть ей остатки завтрака с собой, так как уезжает на целый день и вернется только к ужину.
Она вышла из гостиницы ровно в одиннадцать. Киета ее уже ждал. Закинув почти пустой рюкзак за спину, Анна села на заднее сиденье.
Город был действительно необычный. Машины, конечно, были, но мото было куда больше. Они были везде. Мотоциклисты с пассажирами и без сновали повсюду, по маленьким и большим улицам, где они проезжали.
Они проехали мимо Священного Леса, который к удивлению Анны оказался большим парком в центре города, а вовсе не загородным, заколдованным местом.
- А как же все чудеса, которые здесь происходили? Их больше нет?
- Нет, нет, мадам, все это есть: колдовство, трансформации. Только, знаете, сейчас это все запрещено законом. В этом парке запрещено устраивать старинные обряды, посвящения. Трансформации теперь происходят далеко за городом, в диком лесу. Раньше ведь Священный Лес тоже не был в центре города. Нзерекоре был маленькой деревушкой, а этот парк был диким, рядом с ним, а не в нем.
- А как бы попасть в настоящий Священный Лес, где все по-настоящему? – пошутила Анна, не сильно уверенная, что она одна, без Балде, рискнула бы на такую авантюру. Кто его знает. С одной стороны, сказки сказками, но, на всякий случай лучше подальше от всего этого.
Она с улыбкой вспомнила рассказы сенегалки Ауа, которая говорила о колдунах и всяких чудесах. Это было похоже на рассказы о ведьменских шабашах в Древней Руси.
- Они не любят электричества, - серьезно говорила Ауа, - В городе ты не увидишь колдунов. Они там, где нет света. Вернее, они, конечно, есть, эти ведьмы, и они могут сидеть с тобой рядом в офисе или быть твоими соседями. Это может быть твой шеф или твоя секретарша, но ты понятия не будешь иметь, что ты разговариваешь с ведьмой. Но сами они между собой очень хорошо друг друга знают. А собираются они на свои встречи по ночам, где-нибудь в долине, далеко от света. Там они и устраивают свои праздники.
Было странно слушать от образованной молодой африканки Ауа такие серьезные разговоры о нечистой силе, поэтому Анна смеялась.
- Ты зря смеешься. У моей подруги тетка ведьма. Она случайно об этом узнала.
И Ауа рассказывала страшную, мистическую историю о том, как ее подруга, гостив однажды в доме тетки, проснулась ночью от непонятного шума. Встала и, зайдя в спальню тетки, не обнаружила ее там. Она обошла дом – тетки нигде не было. Входная дверь была закрыта изнутри. Потом, забывшись и задремав, проснулась только утром и увидела тетку, готовящую на кухне завтрак. Племянница, само собой, спросила тетку, что все это значит. Но та только посмеялась и сказала, что ей это все приснилось. На следующую ночь подруга уже специально не спала и решила проследить за теткой. Тетка исчезла так же как и накануне, непонятным образом. В доме с железными решетками на окнах и с единственной входной дверью. Как не силилась племянница дождаться ее возвращения, ей не удалось, и она опять уснула.
Видя недоверие в глазах Анны, Ауа перевела все в шутку:
- А ты знаешь, что здесь, в Африке, все по-другому. Это у вас, у белых, там поезда, самолеты и так далее. А у нас… Вот видишь эту маленькую дырочку в стене, - они сидели в каком-то маленьком криевском баре, - Через эту дырочку можно унестись куда угодно и в мгновение ока. У нас тут своя «транспортная система».
Все смеялись, конечно. Но однажды, несколько месяцев спустя, Анна встретила одного болгарина, который работал в Западной Африке много лет, и он рассказал ей о неком поясе планеты, непонятно, то ли магнитном, то ли еще каком, который проходит в этих широтах, и особенно всякие аномальные явления касаются именно этого региона, то есть, Западной Африки. «Поэтому, - закончил он тогда свой рассказ, - здесь нельзя слишком долго находиться. Два три четыре года – ОК, но не больше. После десяти лет пребывания здесь с человеком что-то происходит». Что это? Фантазии белого? Или реальность? Мы так мало знаем о нашей планете. Здесь столько неразгаданных тайн. Мы можем верить или нет, но объяснить мы это не можем. Может быть, пока не можем…
Они выехали за пределы города, проехали пост, который только посмотрел на них, но не остановил, и, скрывшись за поворотом, поменялись местами.
Анне страшно нравилось это ощущение, какое-то ощущение невероятной свободы и единства с миром. Рулить мотоциклом, когда ветер бьет в лицо, и дорога впереди до горизонта, и лес на обочине, и какие-то деревушки, и эти облака над головой. Солнце не обжигает – свежий ветер ласкает твое тело. Это не то же самое, что смотреть на пейзаж из окна машины. Там ты как в скафандре, огорожен от мира перегородками со всех сторон. А здесь ты вместе с этим небом, вместе с этим лесом, убегающим за горизонт.
Было уже за полдень, когда они проезжали какую-то деревушку, и Анна увидела группу детей в сиреневой униформе, дружно вышагивающих по обочине. Человек двадцать, наверное. Целый класс. Похоже, закончились занятия в школе, и дети возвращаются домой. Анне очень нравилось в Крие это время дня, когда заканчиваются уроки, и дети высыпают в своих разноцветных формах: фиолетовых, розовых, зеленых – у каждого класса своя – на улицы городка. Это время совпадало с их возвращением с завода на обед и сиесту, и она всегда с удовольствием наблюдала, как они вышагивают и смеются с портфельчиками в руках. Дети везде хороши. Удивительным образом их не способны изуродовать ни бедность, ни что бы то ни было. А эти маленькие красавчики в униформе, которую родители покупают порой из последних сил, снаряжая ребенка в школу, были необыкновенно хороши.
Анна поравнялась с детьми и услышала их радостные крики. Дети махали, улыбались и кричали ей что-то. Ну да, не каждый день, наверное, увидишь белую тетеньку на мотоцикле, - улыбнулась Анна. Она оторвала правую руку и помахала детишкам в ответ, на что они еще больше разгалделись и начали махать еще больше. «Ну чистый Бонифаций на каникулах», - вспомнила Анна мультик из детства.
В следующей деревушке они остановились, чтобы спросить дорогу на лиановые мосты. Они решили начать с мостов, так как они были ближе, а Мон Нимба оставили на завтра, чтобы выехать пораньше и успеть доехать и залезть на гору, которая была дальше, чем лиановые мосты, примерно в ста километрах от города.
Им объяснили дорогу, и они отправились дальше.
Наконец они доехали до деревушки, откуда, как объяснил Киета, им предстояло идти к лиановым мостам пешком – мотоцикл не проедет.
В деревне они тут же были окружены толпой детей, следом за которыми к ним подошли двое взрослых мужчин.
- Вам нужен старейшина, - резюмировал один из них, - Подождите, сейчас он подойдет.
Старейшиной оказался мужчина лет пятидесяти, маленького роста, которого сопровождал второй, его зам, так сказать, гораздо более представительный, высокого роста, в шляпе, как у шерифов в американских вестернах. Переговоры быстро привели к результату, им выделили гида, который должен был сопровождать их к мостам, и тут Анна взглянула на ребятишек, которые внимательно за всем этим наблюдали. Похоже, сбежалась вся деревня, в смысле ее детского населения, потому что их было человек сорок. «Какая я непредусмотрительная», - с досадой подумала Анна, вспомнив, что в рюкзаке у нее, все, чем она могла поделиться с детьми, было три булочки от завтрака. Она растерянно достала пакет, протянула его старейшине.
- Извините, я не была готова к встрече с таким количеством детей. Мне даже угостить их нечем.
Сцена, которая случилась минутой позже, потрясла Анну настолько, насколько не потрясла ее ситуация с нищими, от которых она «удирала» в машине Эрнесто, тогда, в Конакри. Старейшина достал булочку и, отщипывая от нее кусочки, начал раздавать детям. Дети тянули руки, улыбались, а старейшина, со значительным видом, как сам Господь, раздавал хлеб голодным детям. Вот так три булочки, оказывается, можно поделить на такую ораву детей. Анна снова вспомнила Ауа, которая говорила об этой африканской философии: partager ! Делиться. Делиться всем. Поровну. Даже если этого мало. В этом было что-то очень глубокое.
Процедура раздачи булочек закончилась. Им пожелали счастливого пути, и втроем: она, Киета и их гид, они отправились вдоль очень высокой и красивой аллеи деревьев, как им пояснили, посаженной триста лет назад королем этой деревни. До мостов было семь километров. Сначала они шли по довольно протоптанной тропе, и им даже попадались местные жители, копающиеся, по всей видимости, по части возделывания земли или сбора плодов: они были далеко, и Анна не могла видеть, что они делали. Чем дальше они шли, тем уже становилась тропа, потом совсем потерялась, и они пробирались через заросли. Гид шел впереди, Анна за ним, замыкал цепочку Киета. Внезапно гид побежал, пробежав несколько метров, остановился и скомандовал:
- Бегите! Быстро!
- Зачем? – удивленно спросила Анна.
- Быстрее!
Анна побежала и остановилась около гида. Следом Киета сделал то же самое.
- Муравейник, - наконец объяснил гид.
Становилось очень жарко. Временами они шли среди пальмовых деревьев, временами по открытому пространству. В самую полуденную жару это было, конечно, довольно изнурительным мероприятием.
Они передвигались уже часа полтора, когда наконец гид обернулся и сказал:
- Чувствуете прохладу? Это река. Мы в нескольких метрах от моста.
Через минуту они вышли из леса и оказались на берегу реки, прямо напротив моста.
Вот он, знаменитый мост, сплетенный из лиан, секрет которого пытаются разгадать ученые! Анна шагнула на мост. Он качался. Сделав несколько шагов, она поняла, что конструкция моста необычайно безопасна, и даже если тебя качнет в сторону, ты ни за что не вывалишься в реку – тебя удержат довольно высокие перила. Дно у моста было очень узкое, кверху он расширялся, создавая трапецию в сечении, и расстояние между перилами было таким, что можно было держаться двумя руками. Впрочем, необходимости в этом не было, и Анна уже смело шагала к другому берегу. Мост был метров пятьдесят длиной, и вся эта гигантская конструкция держалась на лианах, прикрепленных к деревьям на берегу.
Анна дошла до середины моста и посмотрела в обе стороны и вверх.
- Как они это построили? – спросила она Киету, шедшего следом за ней.
- Никто не знает, мадам. Это великая тайна.
Анна еще раз посмотрела на сооружение со всех сторон, пытаясь понять, где точка начала строительства. Если это сам подвесной мост, тогда каким образом такую тяжесть можно подвесить потом на эти «нити». Нет. Отпадает. Это невозможно. Здесь понадобилась бы мощная подъемная техника. Известно, что это делают люди, без помощи каких-либо подъемных механизмов. Если сначала лианы тянутся сверху, а к ним… Анна внимательно посмотрела на мост, сплетенный, как единой целое…Нет…Она не понимала, как можно подвесить или надстроить на весу этот мост.
Они дошли до конца моста, заканчивающегося на стволе мощного дерева, в нескольких метрах от земли, и по лесенке спустились на берег.
Гид, как будто читая ее мысли, сказал:
- Эти мосты…Никто не знает секрета их строительства. Только посвященные. Они строят их за ночь. Утром люди приходят к реке и обнаруживают, что через реку висит лиановый мост. Никто никогда не видел, как они это делают.
- А кто они, эти посвященные?
- Это люди, которые проходят посвящение здесь, в Священном Лесу. Только здесь можно пройти посвящение, - и, помолчав, добавил, - И узнать Тайну.
- А сейчас они есть, это посвященные? А что это за тайна?
- Никто не знает. На то она и Тайна. Они владеют тайным знанием, недоступным обычному человеку. И сейчас есть такие. Все это существует. Но вот лиановые мосты медленно умирают. Вот этот мост в хорошем состоянии – его поддерживают. Есть еще другие. Здесь, километрах в десяти отсюда, вниз по реке. Но я не знаю, мне кажется, он уже разрушается.
«Как жаль, - вздохнула Анна, - Как жаль, что умирает Красота. Это несправедливо». Она снова поднялась на мост, дошла до середины и остановилась. Внизу спокойно текла река, заросли на берегах отражались в зеркальной глади воды. «Необыкновенный покой и величие. А ты стоишь на мосту, как в гигантской колыбели, такой крошечный, малюсенький человечек. Букашка. Но ведь это тоже сделали люди! Посвященные… Которые знают какую-то тайну. О чем эта тайна? О жизни и смерти? Как они ощущают себя, эти посвященные? Наверное, они какие-то другие?». Анна спустилась на берег, с которого они пришли. Солнце уже давно прошло свой зенит, и нужно было возвращаться.
На обратном пути Анна уже не задавала лишних вопросов, почему нужно бежать, а только подчинялась команде гида. Она изредка останавливалась, чтобы снять какой-нибудь экзотический цветок, продолжая думать о Священном Лесе и Посвященных. Мистика. Колдовство. Вдруг она увидела на вершине пальмы какое-то существо.
- Киета, ты видишь это? Кто это? Это обезьяна?
Гид обернулся к ним: они возвращались в той же последовательности.
- Это человек.
- Человек? – Анна присмотрелась, - Что он там делает? Как он туда залез?
- Это человек, который лазает по пальмам. Они собирают плоды. Очень редкая профессия – мало кто теперь владеет этим искусством. Это очень трудно и опасно.
Анна достала камеру и сделала пару снимков.
Человек спускался вниз. Было совершенно непонятно и плохо видно – слишком далеко – как он спускается по абсолютно ровному как столб дереву.
- У него специальное приспособление, видите? Специально для пальмолазания.
Невероятно! Пальмолаз. Как скалолаз. И так же опасно. Она присмотрелась, когда он спустился до середины высоченного дерева, и, кажется, начала понимать. У него было приспособление, которое обхватывало дерево с одной стороны, а с другой удерживало его. Что-то вроде неправильного, вытянутого обруча. Он двигался короткими и быстрыми движениями, сначала перемещая «обруч» на стволе, подаваясь корпусом к дереву, после чего быстро передвигал вниз ноги, откидываясь корпусом в свою часть «обруча».
Наконец он спустился, и они подошли к нему. Да, действительно неправильный обруч в форме очень вытянутой груши с застежкой сбоку, чтобы зацепить его за ствол. На спине у парня была привязана матерчатая сумка с трофеями, за которыми он лазал. Анна уже видела раньше эти оранжевые пальмовые плоды, из которых, она знала, делают пальмовое вино и знаменитое пальмовое масло. Вино она не пробовала, но слышала, что гадость необыкновенная. А пальмовое масло видела, когда была в Киндии, в доме у Саудату. Такое густое и розовое.
Анна издали увидела обоих «шерифов» в окружении ребятишек. Отблагодарив шерифов деньгами – услуги гида были оплачены еще до экскурсии, она еще раз взглянула на маленьких лесных гвинейцев, надеясь в душе, что деньги, отданные взрослым, будут так же справедливо и поровну поделены, как это было с булочками.
Когда они возвращались, начал накрапывать дождь, который через несколько минут превратился в бурный ливень, так что им пришлось притормозить в деревушке, через которую они как раз проезжали, и бегом прятаться под навесом какого-то магазинчика, чтобы переждать, когда схлынет основной поток воды.
Минут через десять ливень ослаб, и они уже могли ехать под небольшим дождем.
В Нзерекоре они въехали уже в темноте. Завтра по программе им предстояла Мон Нимба, и они договорились выехать в восемь.
К ужину Анна вышла последняя: все гости уже, по всей видимости, разошлись. Двое мужчин сидели в дальнем углу, со стороны сада, и потягивали пиво.
Анна заказала ужин и закурила.
Один из мужчин сидел к ней лицом. Она на секунду встретила его взгляд, который он тут же перевел на собеседника. «Похоже, ливанцы», - подумала Анна.
Принесли ужин: она заказала рыбу. Это была какая-то местная речная рыба – океан здесь далеко.
Она уже заканчивала с ужином, когда мужчины встали и направились к выходу. Тот, что сидел к ней лицом, задержался у ее столика.
- Как рыба?
Анна улыбнулась:
- Очень. Все очень вкусно.
- Приятного аппетита, - сказал он и, поколебавшись, как ей показалось, попрощался, пожелав ей доброго вечера.
«Похоже, сотрудник отеля», - догадалась Анна.
На следующее утро Киета выразил свое удивление, когда ровно в восемь она вышла из гостиницы.
- Вы знаете, Вы очень сильная. Я, честно говоря, очень боялся за Вас вчера. Обычно, когда попадаешь под такой ливень, обязательно заболеешь малярией.
Анна засмеялась.
- А какая связь между ливнем и малярией?
Она видела его восторженный взгляд, которым он продолжал смотреть на нее. Ну да, проехать тысячу километров на машине без кондишена, потом пересесть на мото, потом четырнадцать километров по жаре и зарослям, потом опять пятьдесят километров на мотоцикле, да еще под дождем. Похоже, в его представлении, для представительницы ее расы она была крепким орешком.
Все шло по плану. Они посчитали, сколько времени им нужно, чтобы добраться до горы, потом восхождение, и вернуться засветло, до ливня. Киета сказал, что ливни здесь обрушиваются каждый вечер.
«Забавно, - подумала Анна, - на побережье никогда не знаешь, в сезон дождей, где тебя накроет и когда». Но сезон дождей еще не наступил, через пару недель только начнутся первые дожди. Киета утверждал, что вечерние ливни здесь круглый год, независимо от сезона.
Чтобы побыстрее преодолеть сто километров, отделяющих их от горы, решили, что вести сегодня будет Киета. Они проезжали ту самую деревушку, где Анна вчера была «Бонифацием на каникулах», как вдруг неожиданный хлопок оглушил Анну, мотоцикл замедлился и они встали. Они слезли с мотоцикла. С противоположной стороны дороги к ним бежал парень.
- Все в порядке? – взволнованно спросил он, - Мадам, Вы в порядке?
- Да, а что произошло? – она посмотрела на Киету и увидела, как тот побледнел. Она не могла объяснить. Когда бледнеет белый – это понятно. Но она с изумлением видела, как сильно побледнел Киета.
- Как я испугался, - наконец вымолвил он, - Но Вы – молодец, Вы все очень правильно сделали, - он показал на заднее колесо, - Колесо лопнуло. Очень часто пассажир, который сидит сзади, пытается спрыгнуть с мотоцикла, и это то и приводит к катастрофе. Благодаря Вам мы не упали.
- Да, вы так плавно и ровно затормозили, - вмешался подбежавший парень, - Я как раз на вас смотрел в этот момент, когда это случилось. Это просто чудо, что вы не упали. Скорость была приличная. На такой скорости…
Парень осмотрел колесо.
- А что я сделала? Я ничего, по-моему, не делала. Я вообще не поняла, что произошло.
- Вы сразу придвинулись ко мне очень плотно. И именно это позволило нам сцентрироваться и не потерять равновесие.
Они осмотрели мотоцикл, что-то обсуждая. Киета обернулся к Анне:
- Вы представляете, нам дважды повезло. Мало того, что мы не разбились, мы еще и остановились ровно напротив мастерской, - он показал на домик, от которого бежал парень.
Анна взглянула на парня, который ощупывал шину и, кажется, уже нашел место прокола.
Парень вдвоем с Киетой перевезли мотоцикл к мастерской и занялись ремонтом. Запаски в мастерской не было, поэтому они клеили заплатку на «рану». «Эх, Африка! - думала Анна, наблюдая за их работой, - Впрочем, и вправду повезло».
Наконец починка закончилась, заплата прилажена, и они продолжили свой путь, до ближайшей мастерской, где уже можно было поменять колесо.
В ближайшем городке они нашли более менее приличную мастерскую, где были запчасти.
Анна наблюдала за мальчишкой лет восьми, который помогал взрослым, и, когда мотоцикл был готов, подозвала его, и, положив в его ладошку несколько миль, сказала:
- Это тебе. Тебе, понял? Взрослым за работу заплатили.
Ребенок сиял, глядя на нее счастливыми глазами:
- Спасибо, мадам.
- Тебе спасибо. Ты молодец, - она потрепала его по плечу.
Киета больше не гнал. По-видимому, происшествие действительно его напугало, да и Анна сказала, когда они снова двинулись в путь:
- Теперь, Киета, не гони. Лучше приехать поздно, чем не приехать совсем.
До места они добрались где-то около часа дня. Собственно это был пост, въезд на гору, как догадалась Анна.
Охрана отказалась их пускать. Идею Анны предложить им денег отверг Киета. Он разговаривал с постом на своем языке и потом объяснил Анне, что им строго запрещено впускать кого бы то ни было без спецразрешения.
- Я могу позвонить, мадам, спросить у шефа. Если он разрешит…
Он ушел на пост, вернулся через пять минут и сказал:
- Подождите, сейчас он приедет.
Ждать им пришлось долго. К концу второго часа ожидания с горы к шлагбауму подъехала Тойота, и из нее вышел высокий белый мужчина. Анна встала и пошла навстречу. Он сразу представился и протянул ей визитку. «BHP Billiton, Помощник Главного Геолога», - значилось на визитке. Вот оно что. BHP взялся за гору. К ней долго не подступались со стороны Гвинеи. Кто-то говорил Анне, что со стороны Кот д’Ивуар и Либерии гора уже давно выработана. Австралиец пригласил Анну к карте, которая была на стенде, стоящем рядом с постом, показал, где ведется геологоразведка, то есть и взрывные работы, стало быть, тоже, поэтому заехать, посмотреть не получится. Правила безопасности запрещают. Нужно специальное разрешение из головного офиса BHP. «Какая досада», - подумала Анна. Офис BHP находился в Cité Chemin de Fer, в соседнем с «Жетмой» здании. Тот же адрес Анна заметила на визитке австралийца. Австралиец, впрочем, дал им неплохой совет, отправив к директору заповедника горы Нимба, в Лолу, которую они только что проехали на пути сюда. Тот в свою очередь мог организовать их посещение горы со стороны Боссу, где разведка не велась.
Поблагодарив австралийца, они отправились в Лолу.
Дом шефа горы Нимба, как его называла вся округа, они нашли не сразу, предварительно поколесив по Лоле. «Ну просто Хозяйка Медной Горы», - усмехнулась Анна. Самого же хозяина ждать пришлось долго. Ливень в этот день решил ливануть засветло, и гостеприимная жена Эммануэля Соропоги – так звали хозяина Горы, пригласила их укрыться в доме. После полуторачасового ожидания, когда ливень закончился, наконец, появился и сам хозяин.
Они долго разговаривали, сидя в доме. Он был очень обрадован, что она русская: тридцать лет назад он жил и учился в России, как многие гвинейцы в советскую эпоху, и хранил очень теплые воспоминания о ее стране.
Соропоги объяснил им, как добраться до Боссу и найти директора Центра экологических исследований, который занимался наблюдением за шимпанзе.
Уже начинало темнеть, когда они выезжали из Лолы. Анна не рискнула сесть ночью за руль, и вел Киета.
Уже на подъезде к Нзерекоре опять начало накрапывать. Киета забыл взять свой пиджак, который защищал от ветра, как он объяснил ей в первый день, когда она очень удивилась, увидев его уже жарким днем в таком странном одеянии. Он дрожал.
- Давай я немного поведу, - предложила Анна, у которой всегда в рюкзаке была ветровка.
Но вскоре пришлось отказаться от этой затеи, потому что капли дождя на очках совершенно не позволяли видеть дорогу, тем более в темноте она вообще плохо видела.
Когда они, насквозь продрогшие, добрались до отеля, Анна, слезая с заднего сиденья, сказала:
- Пойдем выпьем чего-нибудь погорячее или покрепче. Ты мне нужен завтра здоровым и бодрым.
Следующий день не заладился. Какая-то новая поломка случилась с мотоциклом Киеты, из-за которой они поздно выехали, и до Центра Боссу добрались уже к обеду.
Директор Центра, гвинеец лет пятидесяти пяти, приветливо их встретил, рассказал об истории создания Центра и его деятельности. Собственно все произошло случайно. История была почти романтической. В начале 60-х какого-то фоторепортера занесло в эти дальние края по этническому интересу: сфотографировать местных людей. Ему случилось заснять шимпанзе, которые жили на Горе еще тогда, и снимками и репортажем об удивительных животных заинтересовались японцы. Они то и организовали тогда, более сорока лет назад, этот исследовательский центр наблюдения за обезьянами.
На стене в кабинете директора висели портреты этих шимпанзе, и Анна была поражена тем, что рассказывал директор института, и главное, как он это делал.
Шимпанзе было двенадцать на тот момент. Под каждым портретом была прописана история, возраст, пол и тому подобное «персоналии», в общем, целое досье. Удивительное поведение этих шимпанзе явно свидетельствовало, что это не просто стадо, но социум, живущий по своим понятиям и законам, где все было регламентировано. Это напоминало человеческий социум со своим сводом законов, за нарушение которых полагалось и следовало наказание. Анна никогда сильно не интересовалась животным миром, так, постольку поскольку, когда попадалась какая-нибудь интересная статья, и для нее было настоящим открытием то, что она узнавала, слушая директора. У каждой обезьяны было имя – оно было написано на портретах, и директор называл их по именам. Шимпанзе, конечно, не знали своих имен и не отзывались на них. Это были условные имена, данные учеными.
После небольшого экскурса в историю и биологию, директор пригласил их проследовать за ним в лабораторию, где им предстояло познакомиться с зоологом, ведущим ежедневные наблюдения за обезьянами, и который должен был сопровождать их на гору, где возможно им посчастливится встретить этих легендарных животных.
Они вышли во дворик и прошли в лабораторию, находящуюся в соседнем здании. Здесь, как и в кабинете директора, царила бедность, и чувствовалось, что японцы давно забросили и больше не финансируют этот проект. Не успела Анна подумать об этом, как была представлена молодой японке, которая сидела в лаборатории за компьютером и что-то печатала. Они поприветствовали друг друга и немного поговорили. Она оказалась студенткой, которая здесь на практике, и занимается обработкой результатов наблюдений, предоставляемых гвинейским коллегой, их будущим гидом. Он тоже был в лаборатории.
Через несколько минут, попрощавшись с девушкой, они в сопровождении зоолога отправились на гору. Центр стоял у самого подножия. Как ей объяснили, он был уже на самой горе.
Они пробирались через джунгли вверх за гидом, который шел впереди, расчищая тропу при помощи мачете.
- Так все быстро зарастает. Я только вчера здесь проходил – и вот уже тропы нет.
Они вышли на небольшую полянку, метра три шириной, где гид, указывая на объедки свежего манго, сказал:
- Они были здесь полчаса назад. Они где-то рядом.
«Увлекательная это, наверное, профессия – следопыт», - подумала Анна.
Они лазали по джунглям уже два часа, когда гид предложил сделать небольшой привал.
Они с Киетой присели на поваленном дереве, а он – на какой-то коряге напротив них.
Анна восхищенно слушала зоолога, рассказывающего о повадках и поведении шимпанзе, так ярко изображающего вожака, его жесты и даже звуки, которыми сопровождалось то или иное действие. Обезьяны разговаривали между собой, причем, о довольно сложных предметах. У них была мораль. У них было поощрение и наказание за хорошее и плохое поведение, о назначении которых решал вожак, как верховный судья, вынося вердикты.
Они снова двинулись в путь. Лазать по джунглям было непросто, но, отметила про себя Анна, здесь было одно очень важное преимущество: тропические заросли защищали от убийственного на открытых пространствах солнца. Она иногда останавливалась, заметив какое-нибудь диковинное дерево с плоским стволом, или необычное растение, доставала камеру, делала снимки.
К концу четвертого часа их похода по джунглям гид сказал:
- Может быть они ушли в поля. Сегодня четверг. Это рыночный день: сельчане не работают на своих участках, они с утра отправляются на рынок с товаром. А шимпанзе этим пользуются: они спускаются с горы, чтобы полакомиться фруктами.
«Вот оно что! – снова с удивлением подумала Анна, - Они еще и четверг знают. День воришек».
Побродив еще немного, они решили, что поиски бесполезны, и начали спускаться.
Поблагодарив гида, они зашли попрощаться с директором, который ждал их, несмотря на уже поздний час.
Нужно было возвращаться. Анне не давала покоя мысль, что она так и не взошла на вершину горы, около которой ходила уже два дня, но было уже поздно. Гид объяснил им, что дорога есть, но на мотоцикле очень тяжело подниматься – нужен джип. Искать джип и начинать подъем не было смысла. Они не успеют. Пока найдут джип, даже если начнут засветло, до темноты подняться вряд ли успеют.
- Мы можем подъехать к горе с другой стороны. Здесь недалеко, - предложил Киета, - Там есть кое-что, что я хочу Вам показать. Божий мост.
- Божий мост?! - удивилась Анна.
- Вы знаете, что такое Божий мост?
- Конечно. Я даже видела один.
Через полчаса они свернули с грунтовой дороги и ехали по полю вдоль горной гряды, которая синела слева от них. Начали подступаться сумерки, и невероятность красок ультрамаринового неба и темно-фиолетовых, почти черных гор, заняла воображение Анны. «Как в сказочной стране», - подумала она, настолько нереальным было зрелище.
В тот момент, когда они наконец вырулили к мосту, и Анна начала доставать камеру, она внезапно поняла: поздно! Было совершенно темно.
Они постояли несколько минут на берегу. Ощущение от этой темной, тихой воды внизу и теперь уже черных гор на горизонте было почти мистическим. Анна вздохнула и заметила, что надо выбираться отсюда.
Поскольку дороги не было, когда они ехали к мосту – Киета лавировал между камнями, зарослями и лужами, обратно они ехали, просто придерживаясь направления, так как в темноте какие-то ориентиры были уже не видны. Было жутковато. Анна разглядела в темноте корову и облегченно вздохнула: «Ну, по крайней мере, рядом должны быть люди. Во-вторых, здесь хоть нет дикого зверья, раз скотина пасется даже по ночам».
Они выехали наконец на грунтовую дорогу, но совсем в другом месте, и не узнавали окрестности.
- Как Вы думаете, нам в какую сторону? – Киета удивил Анну вопросом.
«Отлично! - подумала она, - Мы еще и заблудились. Ночью, рядом с либерийской границей. Не стоит удивляться, если завтра утром я проснусь в Либерии. Граница здесь навряд ли охраняется толком».
- Нам туда, - показала Анна.
- А я думаю, туда, - показал Киета в противоположном направлении, - Так куда едем?
- Едем в моем направлении, - решительно сказала Анна и подумала: «Заодно и мою интуицию проверим».
Интуиция оказалась права. Минут через десять они увидели огонь на обочине и остановились. Это была одинокая хижина, и во дворе, возле костерка, сидела женщина, которая и подтвердила им, что на Лолу они едут правильно.
И снова был ливень, и ветер, бьющий в лицо и пронизывающий холодом все тело. Благо Киета был сегодня тепло одет.
В гостинице она быстро приняла душ, переоделась, поужинала и сразу ушла к себе, подумав в очередной раз: «Видно отельные бассейны – это не мой аттракцион».
Последний день Анна спланировала ненапряженным, и решила провести его в Нзерекоре: Священный Лес плюс есть какой-то музей истории Лесной Гвинеи. Нужно будет закончить засветло, чтобы успеть отдохнуть перед тяжелой дорогой.
В парке, называемом Священным Лесом, было по-домашнему уютно. Здесь Анна сразу почувствовала, что туриндустрия все же не умерла окончательно в Гвинее. Стены нескольких каз, которые размещались по всей территории парка, были расписаны сценами из истории Лесной Гвинеи и, в основном, сценами трансформаций и посвящений. На каждой казе была вывеска: Киссидугу, Нзерекоре, Масента, Лола. Каждый город предлагал свое уникальное самобытное искусство. Тут же рядом с одной из каз, на лужайке, сидели две гвинейки и плели сумочки и кошельки из какой-то травы, которая сначала показалась Анне пластиком, потому что была ярко окрашена. Гвинейки объяснили, что это трава, и показали, как она выглядит в нетронутом виде. Потом внимание Анны привлек большой павильон под навесом, где продавались разные платья, костюмы, скатерти и прочий текстиль. Национальная одежда Лесной Гвинеи весьма отличалась от того, что она видела на Фута Джалон и побережье. Здесь не было тонких индиго и полосатых лэппи, приятных для жары. Платья и костюмы Лесной Гвинеи были цвета терракоты с черным орнаментом из плотной ткани ручного крашения.
Киета комментировал сцены, изображенные на стенах каз.
- Видите шимпанзе? – показал Киета на стену казы, мимо которой они проходили, - Это наши вчерашние шимпанзе. Есть легенда, что раньше они были людьми. Это были рыбаки, которые ушли рыбачить где-то на реке, на Мон Нимба. Им было предупреждение, что не нужно ходить на рыбалку в тот день, но они не послушались. И вот злой рок превратил их в шимпанзе. Когда эти рыбаки в обличии обезьян вернулись домой, к своим детям и женам, те, конечно, не узнали их. А сами они уже не могли объяснить на человеческом языке, то, что с ними случилось. Но потом жены догадались по каким-то признакам - они же знали привычки своих мужей. Вся деревня заплакала, когда они поняли, что произошло. С тех пор люди здесь считают шимпанзе своими сородичами и очень хорошо к ним относятся. Так что, эти шимпанзе, которых мы так и не нашли вчера, - это потомки тех рыбаков, - закончил Киета свой рассказ.
На следующей казе была изображена сцена трансформации человека в птицу. Человек ходил в центре круга, образованного сородичами, на длинных ходулях, с большим клювом вместо носа. «Трансформации…Оборотни в русском эпосе», - размышляла Анна. Удивительно было то, что здесь, в Гвинее, наверное, почти каждый верит в эти чудеса и превращения. Даже от Балде она слышала серьезные рассказы об оборотнях: истории о том, как некий мотоциклист ночью подбирает на дороге красивую девушку, а через некоторое время оборачивается и видит, что девушки на заднем сиденье нет, а вдоль дороги удаляется какое-то чудовище с рогами и копытами. «Какая же забавная картина мирозданья сидит в голове у гвинейца, - думала Анна, - И ведь это, невзирая на то, что есть телевидение, и цивилизация приходит сюда во всех ее формах, а в голове творится такое! Вот уж действительно, когда все запущено... Это, наверное, тоже в генах, как чувство ритма и пластика. Как же мы рассчитываем понять африканца? Они же живут в абсолютно других реалиях и по совершенно иным понятиям и представлениям, как устроен мир. Кто прав? А неизвестно, кто прав. Тайна. Великая Тайна, которой владеют посвященные. Что это за тайна? То, что остается за рамками человеческого понимания. Нам трудно понять, почему и зачем нам дан этот коротенький отрезок, под названием жизненный путь, и мы, осознанно или нет, пытаемся докопаться до Тайны…
Они забрели в одну из каз. Внутри небольшое помещение было буквально набито всякой всячиной. Там были маски на стенах, глиняные котелки для приготовления снадобий из трав, тут же дорожный кошелек из рога, для хранения этих трав в дороге. В центре хижины стоял стол, на котором размещались маленькие черные маски, разрисованные на все лады: с белыми точками, с удлиненной бородкой, десятки, сотни даже этих масок. Анна выбрала две.
- Вы знаете, что это такое, мадам? – спросил продавец.
- Это маски, я полагаю.
- Нет, мадам, это не маски, это паспорта.
- Паспорта?! Как это?
И парень объяснил, что в древности у жителей городов Лесной Гвинеи были паспорта. Они всюду носили их с собой, вот эти маленькие маски. У каждого города было свое «лицо». Оказалось, что «паспорта», выбранные Анной, были паспортами граждан Лолы и Нзерекоре.
- Ну что ж, теперь я гражданка Лолы и Нзерекоре: у меня и документы есть.
Все рассмеялись.
«Что, впрочем, очень оправдано», - подумала она, так как ее жизнь в Лесной Гвинее проходила именно в кольце этих двух городов.
Упаковав сувениры в рюкзак, а их набралось уже весьма прилично - от искушения купить костюм Лесной Гвинеи Анна удержаться не смогла, да и куча всякой мелочи для друзей, они сели на мотоцикл и отправились к последнему пункту ее туристического вояжа по Лесной Гвинее – музею истории Лесной Гвинеи.
Через четверть часа Киета остановился перед маленьким одноэтажным домиком, всего с двумя окнами с фасада, и сказал:
- Ну вот мы и приехали.
Анна с недоумением рассматривала крошечное строение, без каких-либо признаков жизни. Единственным указанием на то, что это не просто дом, а музей были две с виду глиняные, ярко раскрашенные и очень нелепые статуи человеческого роста каких-то вождей или королей в стиле русских матрешек, выполненные на редкость бездарным художником.
В тот момент, когда Анна уже почти приняла решение не слезать с мотоцикла, так как музей казался абсолютно заброшенным и нефункционирующим, дверь домика неожиданно открылась, и на пороге появилась третья «статуя», уже живая, в тунике, наподобие той, в которую была «одета» правая статуя. Зрелище было настолько уморительным, что Анна чуть не рассмеялась.
Пожилой африканец, представший перед ними, оказался хранителем музея и приветливо пригласил их пройти внутрь.
Несколько малюсеньких комнаток музея, четыре или пять, хранили экспонаты, которые были достойны украсить самые известные исторические музеи: настолько все это было самобытное и древнее. Анна слушала директора, которым оказался хранитель этих сокровищ, не забывая фотографировать диковинные экспонаты: свадебные и повседневные костюмы, хитроумные приспособления для рыбалки, был даже тот самый «обруч» для пальмолаза, юридические атрибуты, свадебные парики и там-тамы. У Анны захватило дух. «Соприкоснуться с такой древностью!»- думала она. Больше всего ей понравилась процедура суда. Там была какая-то кисточка и еще один непонятный предмет. Когда судья выносил приговор, он брал кисточку и бросал ее на землю.
Котелки для зелий, инструменты для обрезания: отдельно мужские, отдельно женские. Они висели с надписями на стендах, эти проржавленные, корявые хирургические наборы, сделанные когда-то древним кузнецом. Женское обрезание, Анна знала, существует в Гвинее поныне, и это является актуальной проблемой до сих пор. Многие современные гвинейцы протестуют против этого варварства. Доктор Алассан, например, категорически запретил делать обрезание своей дочери. Но Анна знала, что реалии таковы, что борьба, и жестокая борьба, идет по сей день. Африканская активистка и борец за права женщин Хади, работающая ныне в ООН, очень ярко написала об этом в своей автобиографической книге «Искалеченная».
Такая внушительная порция информации о древности так взволновала Анну, что после посещения музея, несмотря на то, что было всего четыре часа, и можно было еще спланировать экскурсию в какой-нибудь соседний городок, Анна решила посвятить остаток дня прогулке на мотоцикле.
В гостиницу они вернулись засветло. Анна даже посмотрела телевизор, но по сути, именно посмотрела, так как, пытаясь слушать, тут же ловила себя на том, что ее мысли снова сползают туда, в бездну веков, к традициям и образу жизни, который был столь восхитительно непостижим!
Она упаковала вещи и спустилась на террасу.
Сегодня она пришла раньше обычного, и на террасе был народ.
Она уже закончила с ужином и курила, потягивая холодный Хайнекен и пролистывая сегодняшние фотографии в камере, когда к ее столику подошел ливанец, работавший в гостинице.
- Как ужин? – поинтересовался он.
- Все замечательно, - Анна оторвалась от камеры, - У Вас чудесная гостиница: и кухня, и амбьянс.
- Спасибо, - улыбнулся он, продолжая стоять, - Мне всегда приятно слышать, что моим гостям здесь комфортно. Я – директор этой гостиницы.
«Ну конечно! – подумала Анна, - Как она сразу не догадалась. Единственный белый в этой гостинице. Кем же он мог быть еще! Конечно управляющим».
- Присаживайтесь, - пригласила Анна, чувствуя неловкость затянувшейся мизансцены.
- Спасибо, - улыбнулся он, отодвигая стул.
Они познакомились.
Анна допила пиво и поставила бокал на стол.
- Я могу Вас угостить чем-нибудь? Может быть хотите повторить пиво? Или виски?
«Ну что ж, почему нет, - мелькнуло в голове, - Туризм закончен. Можно немного расслабиться»
- Спасибо. С удовольствием, - улыбаясь и внимательно его рассматривая, ответила Анна.
- Может быть, внутри? Там прохладнее, - предложил он.
Он был красив, может быть даже излишне для мужчины. На первый взгляд ему было лет тридцать пять. Анне очень понравилась его мягкость. Он был неагрессивен как большинство мужчин. Нет, у него была мужественная красота, и профиль, в котором просматривалось чувство собственного достоинства, но при этом он был абсолютно неагрессивен. Большинство мужчин не осознают собственную агрессивность. Она как будто даже не выражается внешне, но существует на подсознательном уровне, а это всегда прорывается в каких-то неосознанных жестах или словах.
Они переместились в прохладный внутренний зал, где, после яркого освещения террасы, приглушенный свет располагал к отдыху и спокойной беседе.
Анна заказала пиво, он ей последовал. Он рассказал немного о себе и довольно быстро перевел разговор на нее. Она здесь по туристической части: решила увидеть страну, о которой так много слышала.
- Но теперь понимаю, что за такой маленький срок можно только проскользнуть по поверхности, а здесь все намного глубже, - закончила Анна свои впечатления.
Он был, Анне показалось, очень удивлен, и даже расстроен, когда она сказала, что завтра утром уезжает.
- Я с первого дня смотрю на Вас, но боялся приблизиться.
Анна смотрела на него с любопытством.
- Вы – клиентка. Я не имею права беспокоить своих клиентов. Я только видел, что каждое утро, очень рано Вы уезжаете, возвращаетесь поздно вечером, ужинаете и сразу уходите. Я не решался Вас побеспокоить. Я думал: наверное, она устала, хочет отдохнуть. И вот, наконец, я решился, и узнаю, что Вы уезжаете!
Его застенчивость и даже робость настолько контрастировали с внешней оболочкой, что он интриговал Анну все больше и больше.
- Может быть еще пиво? Или что-то другое? – они заканчивали напитки.
Она отрицательно покачала головой, продолжая улыбаться.
- Нет, спасибо.
В баре поставили запись Салифа Киеты, и он уловил реакцию Анны.
- Любите Салифа?
- Очень! – ответила Анна, - Мне вообще очень нравится местная музыка, а Салиф так просто гений.
- Я тоже. У меня очень большая коллекция здесь, в номере. Хотите, можем послушать что-нибудь на выбор. У меня есть все.
Анна поколебалась.
- Только не берите ничего в голову, - заметив ее неуверенность, сказал он, - Я Вас приглашаю просто послушать музыку, - и, помолчав, добавил, - Здесь так редко выпадает возможность пообщаться, просто поговорить с кем-то. Я здесь совершенно один. Как волк.
Кажется, она понимала, о чем он говорил, может быть, конечно, не до такой глубины, с какой он это чувствовал. «Оборотная сторона жизни в глуши, - подумала Анна, - Мы, люди из цивилизованного мира, видим эту романтическую сторону, и те, кто принимает решение бросить все и забраться в эту глушь, движимы именно этим желанием. Но через какое-то время наступает дефицит того, к чему мы привыкли, и возникает ностальгия. Человек странно устроен – ему всегда чего-то будет не хватать».
Она, наконец, кивнула.
Они вышли из ресторана и пошли вдоль лоджий. Лоджия Джамиля оказалась самой большой. Снаружи она не отличалась ничем, кроме разве что ее весьма внушительных размеров, с такой же крышей в форме пирамиды.
Они вошли внутрь. Не представляющая ничего особенного снаружи, каза оказалась королевским номером внутри. Пирамида крыши не была отсечена плоским давящим потолком и создавала ощущение огромного пространства, уходящего вверх. Дизайн сделан со вкусом, отметила Анна. Маски, скульптуры, прочая африканская атрибутика салона, который занимал большую часть номера, не давили, а были распределены со вкусом и чувством меры. Анна заметила сбоку дверь, ведущую в другую комнату.
- Будьте как дома. Здесь у меня спальня, - он показал на открытую дверь, дальше ванная комната и туалет.
Он сразу же подошел к компьютерному столику, стоявшему в дальнем углу салона, и включил компьютер.
- Сейчас что-нибудь найдем. Если хотите Салифа?
Анна кивнула. Она устроилась на уютном диване, который стоял в середине салона, и вместе с парой кресел вокруг кофейного столика создавал его центр.
- Очень красивый номер, - заметила Анна, - Мне вообще нравится оформление в вашей гостинице. Очень оригинально эта полка со скульптурами на ресепшене.
- Это я придумал, - с гордостью сказал он.
- Портрет, правда, немного смазывает впечатление, - засмеялась Анна, - Он там явно лишний.
- Нет! И ты тоже!
Неудивительно, что Анна была не первой, кому помешал портрет.
- Я и так живу в президентском номере. Если я еще и портрет президента уберу…
- Это президентский номер? Очень похоже.
- Да. Я занимаю его постоянно. Только когда президент приезжает, я освобождаю его. А приезжает он редко. Последний раз он здесь был больше года назад.
Он включил запись и пригласил ее к компьютеру посмотреть фотографии. Это была Гвинея: Бель Эр, а это Киндия, узнавала Анна. Дальше были фотографии семьи. У него было двое детей: сын десяти лет и дочь шести лет. Очень симпатичные фото из семейного альбома.
- У тебя очень красивая жена.
- Да, - кивнул он, больше ничего не сказав.
- Они приезжают сюда? – семья Джамиля жила в Ливане.
- Да, скоро начнутся летние каникулы, и дети будут здесь все лето.
- А супруга?
- Она приезжает ненадолго, на неделю – привозит детей и возвращается.
- Работа?
Он кивнул.
- Тебе нравится в Гвинее?
Он рассмеялся:
- Как ты думаешь, если бы мне не нравилось, был бы я здесь?
- Думаю, нет.
- У меня есть шампанское, - внезапно предложил он, - Ты любишь шампанское?
«Шампанское – ответственный напиток», - мелькнуло у Анны.
Он быстро встал и ушел в дальнюю дверь справа, напротив ванной, очевидно на кухню, и через минуту вернулся, неся бутылку и фужеры.
- Может быть не стоит, Джамиль? – Анна обратила внимание, что это была «Вдова Клико», - мы навряд ли справимся с бутылкой, уже поздно, а дать пропасть такому шампанскому – это просто варварство. Может быть стоит приберечь для более подходящего случая?
- Я думаю, что сегодня подходящий случай, - ответил он и добавил, - Его же нужно когда-то открыть! Оно уже несколько месяцев стоит – ждет этого самого случая.
Анна не успела возразить, как он уже открыл бутылку и разливал шампанское:
- За тебя! За эту встречу.
Они коснулись бокалами.
- Ты знаешь, ты очень красивая.
Анна слегка склонила голову. В глазах мелькнул насмешливый огонек.
- И опять ты понимаешь неправильно.
Ее удивляло, как тонко он подмечал нюансы. Он просто считывал по малейшему не жесту даже, а движению глаз. «Для мужчины ты слишком чувствителен», - подумала она не без удовольствия. Они глотнули шампанского.
- Понимаешь, бывают женщины необыкновенной, почти нереальной красоты. Ты можешь ей любоваться как…- он подыскивал слово, - как картиной. Ну, просто вставить в раму как эталон красоты и повесить на стену. Но в ней нет жизни, - он посмотрел на нее, - Я не знаю, понимаешь ты, о чем я говорю? Это сложно. Это очень сложно объяснить. То есть красота без души, без искры, понимаешь?
- Кажется, понимаю, - кивнула Анна.
- А в тебе есть что-то такое…Ты очень притягательная.
«Ну что ж, - размышляла Анна, - дорогого стоит, Джамиль, твой комплимент».
- Спасибо, - сказала она, - Спасибо за комплимент. Думаю, любая женщина может смело гордиться, если в ее коллекции есть такой комплимент.
Он отрицательно покачал головой:
- Нет, ты все-таки не понимаешь. Это не комплимент. Комплимент – это лесть, более или менее приближенная к жизни или далекая от нее. То, что я говорю, - это не лесть. Я говорю тебе то, что я чувствую.
Джамиль определенно был раритетом. Анна вспомнила анекдот, в котором говорилось, что если вы говорите с умным, красивым и чувствительным мужчиной, значит, вы говорите с геем. Джамиль геем не был. Это было очевидно. В этом то и была его загадка.
Они заговорили о красоте. Тема, которая всегда волновала Анну. Жизнь без красоты – это существование. Красоты во всех ее смыслах: красоты природы, физической красоты человека, красоты чувств, поступков, произведений настоящих художников, красоты слова, звуков…В общем тема неисчерпаемая. Они удивительным образом находили общий язык. Его почти женская чувствительность и восприятие мира ввергали ее в полное изумление.
Внезапно погас свет.
- Что это?
- Я принесу свечи. Это двенадцать. Ты, похоже, всегда уже спала в это время, раз не знаешь, что в двенадцать мы отключаем дизельную группу, - засмеялся он.
- Да, похоже, ты прав. Я понятия не имела, что сплю без света. Наверное, мои дневные вояжи так меня укачивали, что я просыпалась только в семь по будильнику, и у меня уже было все: и кондиционер и свет.
Он принес свечу.
- Мне нужно идти, - Анна встала, - Надо же, я даже не заметила, как быстро пролетело время.
Он тоже встал.
- Я тоже. С тобой время улетело – я его не почувствовал, - и, глядя ей в глаза, добавил, - А может быть останешься?
Анна отрицательно покачала головой.
- Не могу. Спасибо за невероятно чудный вечер.
Она шагнула к двери.
- Мне так не хочется тебя отпускать. Может быть…- он не закончил фразу, взял фонарик с тумбочки у входной двери и протянул Анне.
- Возьми.
- Спокойной ночи, - Анна вышла в теплую гвинейскую ночь.
Оплатив ресторанный счет и счет прачечной, Анна положила на стойку фонарик.
- Передайте это мсье Джамилю, пожалуйста. Он еще спит?
- Нет, мадам, он очень рано встает. Он в бассейне.
Анна поколебалась. Не стоит, наверное. Вчерашнее прощание было замечательным и красивым. Лучше потом, из Конакри, черкнуть пару слов: у нее есть его электронный адрес.
По дороге на вокзал Киета рассказал Анне о своей мечте. Мечта стоила восемьдесят миль. Он хотел маленький телевизор. Анна прикинула финансы – их оставалось не очень много. «Ладно, - подумала она, - Надеюсь, оставшихся после премии пятидесяти баксов хватит на всякие дорожные недоразумения. В конце концов, парень старался и делал все, что было в его силах. Не будем портить ему впечатление о белых».
При покупке места в такси возникли проблемы, так как два места рядом с водителем были уже куплены для очень старой африканки, которую провожали родственники. Попытки Анны уговорить родственников были сразу прекращены объяснением, что бабушка очень старая и больная – ей будет неудобно сидеть сзади вместе со всеми. Тогда Анна предложила:
- А может быть я оплачу вашей бабушке еще одно место, таким образом, у нее будет три места, то есть рядом будет сидеть только один человек. Мне кажется, это даже удобнее, больше места, чем на одном сиденье впереди?
Родственники не только сразу оценили и приняли предложение Анны, но и до самого отправления продолжали ее благодарить и восхищаться ее благородством.
Счастливый Киета, получивший деньги на столь желанный телевизор, не уходил, а ждал, когда отправится такси.
- Приезжайте.
- Я обязательно вернусь, Киета. Мы ведь так и не поднялись на Мон Нимба. Это не случайно, - Анна махала ему из отъезжающей машины.
На выезде из Нзерекоре их остановил патруль. «Все как обычно. Сейчас начнут деньги вымогать», - подумала Анна.
К ее удивлению, пост, затребовавший со всех паспорта, ее проигнорировал, как будто ее вообще не было в такси. «Занятно. По всей видимости, ума у добрых молодцев хватает на то, чтобы понять: раз белая так далеко забралась, стало быть, у нее с документами больше, чем все в порядке», - думала Анна, наблюдая, как трясут по очереди пассажиров. Она прислушалась к разговорам.
- Совсем с ума сошли, - говорил африканец интеллигентного вида своему попутчику, - «Новый дорожный налог», - передразнил он, - Небылицы рассказывает.
- Я их записываю на мобильный, - ответил второй, - сейчас подойдет поближе, сниму его физиономию.
Их было трое в машине. С виду похожи на чиновников или бизнесменов. Очень аккуратно и прилично одетые мужчины. Анна обратила на них внимание, когда садилась в такси.
Пассажиров было человек десять – большая машина, и каждого по очереди вытрясали. Прицепились к молодому парню, который оказался сьерра-леонцем. История затягивалась. Их держали уже полчаса.
- Послушайте, а можно узнать, по какому праву вы нас тут держите, - присоединила Анна свой голос к возмущениям чиновников, сама удивляясь своей смелости.
- Мадам, не стоит, - тихо сказал сьерра-леонец, - Сейчас все успокоится и мы поедем. Крики могут только хуже сделать.
Анна посмотрела на парня. От него отстали, теперь теребили следующего, похоже, тоже иностранца.
Наконец все волнения улеглись, и их отпустили. Водитель завел двигатель, все пассажиры расселись на свои места и закрыли двери.
- Есть! Я его снял, - сказал довольный гвинеец из «тройки», - разберемся, когда доедем до Конакри.
Они ехали по асфальтированной дороге, почти мчались. С ветерком. Анна вернулась мыслями к вчерашнему вечеру. «Джамиль. Красиво. Все таки в нем была какая-то загадка, и, несмотря на банальность ситуации…Ведь одни и те же сцены в жизни разыгрываются между разными людьми, но при этом… Расскажи она кому-нибудь из своих подруг об этой встрече, все будет выглядеть как банальный курортный роман. Ведь словами невозможно передать вибрации, которые исходят от человека. Его можно описать более или менее точно, но невозможно выразить, что излучает тот или иной человек. Это на уровне шестого чувства. Одна и та же фраза, сказанная даже с одной и той же интонацией, будет иметь разный смысл.
Загадку Джамиля Анна разгадала позже, год спустя. Вернее он сам дал ей ключ. Она написала ему через несколько месяцев по очень скучному поводу: ей нужна была информация о Гвинее, и она знала, он мог ей помочь.
«Не знаю, помните ли Вы еще русскую девчонку, остановившуюся в вашей гостинице на несколько дней…» - писала Анна. Он ответил ей в тот же день: «Моя русская красавица! Как я могу забыть ее?! Можно прожить рядом с человеком много лет и быть далеко от него, за тысячи миль, а можно провести всего несколько часов, и он оставит такой след, что ты будешь помнить его всю жизнь».
Они изредка переписывались с той поры и даже иногда разговаривали по скайпу, когда «совпадали», и однажды, во время одного из сеансов, он сказал ей, что он поэт.
- Поэт? – удивилась Анна, - Ты пишешь стихи? А их можно где-то почитать?
Он засмеялся:
- Конечно можно. Но боюсь, для тебя это будет не очень просто.
Он скинул ей ссылку на свой сайт. Она сразу же его открыла и поняла, что он имел ввиду:
- Да, - смеялась Анна, - боюсь, что это не то что бы не очень просто, это невозможно.
Когда Анна открыла сайт, она увидела арабскую вязь. Единственное, что было написано наверху страницы по-английски: «Поэт Джамиль Э.» Он писал стихи, конечно же, на родном языке.
«А ларчик просто открывался», - подумала Анна. Вот откуда этот образный язык и поэтический настрой, столь несвойственный мужчинам. Мужчины, в большинстве своем, квадратны. Хорошо это или плохо – это реальность. Они мыслят логически, а не аморфно. У них на все вопросы есть жесткая математическая формула. Они знают как? и почему? В отличие от женщин. Джамиль был другим…
Они проехали Масенту, и, кажется, хорошая дорога закончилась. Проехав километров пять от города, Анна поняла, что они едут уже не по дороге, а по тому, что называется направлением. Что там Россия со своей поговоркой про направления вместо дорог. Вот где действительно были направления! Водитель лавировал некоторое время между ямами и булыжниками, пока, в конце концов, не занял встречную, потому что по их колее ехать было вообще невозможно. Ехали очень медленно, так как мало того, что дорога петляла, нужно было еще и периодически разъезжаться со встречным транспортом. Слева от дороги была почти отвесная скала, справа – пологий склон. Они проехали микроавтобус, выгружающий пассажиров. Половина пассажиров толпилась рядом, в надежде, что поломка будет устранена, другая половина уже ушла вперед, видно не очень надеясь на чудо. Следующую машину пассажиры пытались сдвинуть с места, помогая незадачливому владельцу транспорта, да и себе, собственно.
Картины, которые увидела Анна дальше, были по нарастающей, как в фильме ужасов. Сначала легковушка, брюхом вверх на обочине. Рядом никого. По всей видимости, прошло уже достаточно времени, и помощь подоспела, если еще была нужна. Следующей была фура, лежавшая на боку. Через пару километров опять легковушка.
«Поистине, меньше знаешь – лучше спишь», - думала Анна, представляя, что всего несколько дней назад она ехала по этой самой дороге ночью, ни сном, ни духом не подозревая, какой опасности подвергается...
Она открыла глаза. Было темно. Они стояли. Водителя не было. Анна оглянулась: в машине было только двое пассажиров – та бабушка, которой она купила дополнительное место и еще один парень. Анна вышла из машины и увидела сьерра-леонца, стоявшего неподалеку.
- Где мы?
- В Киндии, мадам.
- Уже в Киндии?
Она взглянула на часы – четыре без четверти.
- А мы долго здесь будем стоять?
- Не знаю, мадам. Может быть, час.
К машине вернулся водитель, что-то достал под сиденьем и снова ушел. Анна видела, как он стелет что-то похожее на плед прямо на асфальт. Он лег и укрылся тем, что достал из-под сиденья. «Понятно, - подумала Анна, - значит, действительно стоим». Они стояли на какой-то очень крупной заправке.
Анна присела на бордюр, рядом со сьерра-леонцем, закурила сигарету, и они разговорились.
- Вы очень смелая, мадам.
Анна посмотрела на него. Ну да, конечно, белая, одна, так далеко путешествовать по стране, да еще в такую глушь, из которой и выбраться то, оказывается, с такими дорогами…, без сопровождения, вместе с африканцами в одном такси.
- Белые боятся африканцев, - продолжал сьерра-леонец.
«Да еще как», - мысленно усмехнулась Анна, вспомнив Легион.
- Ты знаешь, я не думаю, что человеку нужно чего-то бояться, если он ведет себя по-человечески. Я всегда нахожу общий язык с людьми, независимо от их социального положения, расы и тому подобное. Ведь кроме порой очень больших отличий между людьми, у них есть одно, самое главное, что их объединяет – они люди.
Сьерра-леонец явно ей симпатизировал. Ее интерес к стране – неважно, что это была не его страна, это была его Африка – был ему крайне приятен. Вещь известная. Когда люди проявляют интерес твоей стране, твоей культуре, значит, они интересуются тобой в конечном итоге. Этот интерес всегда открывает людей, они легко идут на контакт, они рады рассказать тебе все и помочь, если это в их силах. Твой искренний интерес не может не найти отклика в сердцах…
…Водитель проснулся, что-то крикнул, собрал свой плед и сел за руль.
Как они выдерживают эту дорогу? Просто невероятно! Определенно гвинейские водители заслужили памятник. «Памятник героическому борцу с гвинейским бездорожьем на разваливающихся авто, давно отслуживших свой жизненный срок, и не один». Вот так можно будет подписать этот памятник.
Когда они подъехали к конакрийскому вокзалу, день уже был в разгаре.
- Удачи тебе, рыбак, - прощаясь и протягивая сьерра-леонцу руку, сказала Анна.
Олегу удалось вырваться, и они договорились в субботу поехать на Бель Эр – на острова было ехать уже рискованно. На неделе ей звонил Балде, чтобы предупредить: накануне в шторм перевернулась пирога. Тридцать пять человек, все в основном сьерра-леонцы, утонули. Они, конечно, погорячились, эти парни: тридцать пять человек в малюсенькой пироге, где идеально и безопасно плыть впятером, ну максимум всемером. Бедность не позволила плыть на родину в более нормальных условиях. Впрочем, если шторм, пять человек в пироге или тридцать пять…Больше шансов перевернуться, конечно, во втором случае, но, если что, доплыть до берега в шторм… В общем, Рум отпадал. Оставался Бель Эр.
Встречу назначили в Танене, где дорога от Крии сворачивает на Камсар, также как и от Конакри. Перекресток.
Они с Марией выехали в девять, взяв такси. Олег Николаевич должен был приехать с Барри на его машине.
Они уже проехали 36-й километр, когда их машину обогнал, сигналя, Опель. Анна сразу же узнала Опель Балде и попросила водителя остановиться. Не успел водитель затормозить, как Анна уже выскочила из машины и бежала навстречу Балде, уже вышедшему из машины.
- А мы на Бель Эр, - Анна показала на машину, из которой Мария махала им рукой.
Она взглянула на людей в машине, пассажиров, которых Балде прихватил из Конакри, с любопытством наблюдавших сцену встречи, и поймала на себе взгляд молоденькой африканки:
- Ты даже и не думай об этом, - с наигранной строгостью сказала та, - Сегодня он мой.
Все рассмеялись шутке. Анна помахала пассажирам и прыгнула в свое такси.
Перед Танене, на очередном контрольном посту, их остановил патруль.
- Добрый день. В чем дело? – спросила Анна, после того, как водитель притормозил.
- Вы должны заплатить десять долларов.
- Что?! – у Анны даже слов не нашлось от подобной наглости, - Это с какой же стати? Потому что мы белые что ли? Поэтому мы должны дать тебе десять баксов?
- Ну да, - улыбнулся «гаишник».
- А теперь, послушай меня, - Анна протянула руку из машины, ладонью вверх, - Давай! Я жду.
«Гаишник» с недоумением смотрел на нее.
- Ну чего ты ждешь? У меня нет времени.
«Гаишник» стоял в стопоре, не понимая, чего от него хотят.
- Давай мне деньги.
- Какие деньги, мадам. За что?
- Как за что? За то, что мы белые. Ты же сам сказал. Только тебе это обойдется не в десять, а в двадцать баксов.
Глаза «гаишника» округлялись все больше и больше.
- Нас же двое. Десять – ей. Десять – мне. Ну, давай же пошевеливайся – мы опаздываем.
Только после этой фразы он, наконец, сообразил, в чем дело, начал смеяться и махнул водителю, который уже давно просек ситуацию, тем более видел предыдущий эпизод с Балде. То есть парню не надо было объяснять, что эти две девчонки – матерые белые, которым палец в рот не клади, а уж денег с них сорвать…
- Здорово вы его, мадам, - сказал он, отъезжая.
- Нет, знаешь, если бы он две мили попросил. Попросил, заметь! На колу. А то – десять долларов! Совсем, видно, разморило на солнцепеке.
Они уже подъезжали к бензоколонке в Танене, где была назначена встреча. Не успела Анна выйти из машины, бросив Марии: «Мы их быстро найдем. По Олегу Николаевичу», как тут же была взята в охапку:
- Попалась!
- Вы давно нас ждете?
- Да нет, минут десять может быть.
Они расплатились с такси, перебрались в машину Барри и двинулись в сторону Бель Эра.
Бель Эр в этот раз был удивительно хорош. Анна бывала здесь, кажется, только однажды, в прошлом году, с асежевскими, и тогда ей ужасно не понравилось. Она смотрела на абсолютно пустынный песчаный пляж с одинокими зонтиками из травы, напоминающими скучающие грибы на поляне, сверкающую гладь океана, редкие пальмы и лес, на самом краю этого огромного пляжа, и понимала, что ей мешало тогда наслаждаться этим покоем. Собственно покоя то как раз и не было. Шумная компания АСЖ, казалось, была везде в тот день.
Они решили сначала заказать обед, чтобы потом пойти купаться, пока его будут готовить. Им принесли белый пластиковый столик и такие же стулья и установили все это под деревом, в нескольких метрах от воды.
Был отлив, и они долго шли в океан, а потом, Анне показалось, еще дольше возвращались обратно. Ей казалось она идет по колено в воде целую вечность. У нее даже обгорела спина, что редко с ней бывало.
«Как приятно быть в компании близких тебе людей. Близких по духу, по мировосприятию», - думала Анна, глядя на Олега Николаевича, за обе щеки уплетающего манго, в какой-то очень смешной панаме.
К пяти подъехал асежевский автобус, который привез криевских с ночевкой и на котором Олег Николаевич рассчитывал вернуться сегодня в Крию, так как Барри продолжал свой путь в Конакри по воскресным делам и должен был отвезти Анну с Марией. Мария, узнав, что автобус сегодня возвращается в Крию, решила отправиться к Роже, так что они перетасовались и возвращались в другой комбинации.
В пути их настиг страшный ливень, и Анна, уютно устроившись в машине Барри, вспомнила о Балде, который их предупредил, и подумала, что, как хорошо, что они не отправились на Рум.
Уже совсем стемнело, когда они подъезжали к 36-му километру, и Анна, вспомнив, что дома совершенно пустой холодильник, попросила Барри заехать в минимаркет на 36-м.
Они припарковались и зашли в магазин. Магазинчик был настолько крошечный, что они разговаривали друг с другом, рассматривая полки в разных концах.
- Анна, может сосиски?
- Отлично! То, что надо. А то есть уже страшно хочется, а их три минуты готовить.
Анна подошла к холодильнику с напитками:
- Барри, я беру Хайнекен себе. Тебе что взять?
Возле холодильника стояли мужчина и женщина. Мужчина держал дверцу уже открытого холодильника, оба они смотрели внутрь в какой-то странной неподвижной позе. Анна перевела взгляд с нижней полки, где стояли банки с Хайнекеном вверх и увидела…Мужчина и женщина, стоявшие у холодильника…Это были Бричкина и Кабанов. Они продолжали неподвижно и молча стоять, ничего не доставая из холодильника. Анна наклонилась и, просунув руку между ними к нижней полке, взяла сначала одну, потом вторую банку пива, выпрямилась и пошла к кассе.
Она поставила все, что набрала на кассу и уже достала сумочку с деньгами, когда услышала строгий и недовольный голос Барри:
- Анна!
Она растерянно убрала сумочку, продолжая думать о неожиданной встрече.
Они вышли из магазина и сели в машину.
- Ты видел, Барри?
- Конечно.
- Они видно, когда мой голос услышали, застыли как мумии у этого холодильника. У них, наверное, шок был.
- Они там еще стояли, когда мы выходили из магазина. Ты представляешь, что они о нас подумали!
Анна посмотрела на Барри.
- Они же однозначно решили, что я твой любовник.
Анна прокрутила всю сцену в минимаркете и расхохоталась. Да уж, сцена действительно выглядела, ну очень уж по семейному: пара, покупающая себе ужин.
«Странная штука судьба, - размышляла Анна, - странная штука случайность. Ведь в сущности это был вопрос всего нескольких минут. Они могли бы приехать в магазин чуть раньше или чуть позже. Они могли вообще проехать мимо! Случайность ли? Может быть, все-таки Богу было угодно, чтобы я взяла этот реванш?»
В аэропорт Анну провожала Мария.
Они сдали багаж и вышли на улицу. На привокзальной площади Анна увидела толпу, образующую круг, вокруг какой-то растаманской группы, устроившей здесь спектакль. Анна вспомнила вчерашний концерт ивуарийских звезд, на который попала случайно, благодаря Мохаммеду, своему криевскому учителю-мотоциклисту. Он был в Конакри и позвонил накануне уже после обеда и захлебываясь начал рассказывать:
- Вы не представляете! Люди со всей Гвинеи приехали на этот концерт. Даже из Лесной Гвинеи, из Нзерекоре! – он начал перечислять имена артистов.
Да, из Нзерекоре – это впечатляет! Анна могла теперь это оценить. Ведь для гвинейца, кроме этой тысячи верст бездорожья, была еще и финансовая сторона вопроса: билет на одно тесное, неудобное место стоял двадцать пять баксов, то есть пятьдесят в оба конца – целое состояние здесь!
На стадион они в буквальном смысле пробивались, несмотря на то, что у них были билеты. Безбилетников было пруд пруди, поэтому билеты у них проверяли несколько раз, пока они шли по узкому коридору из металлических ограждений.
Приключения начались, когда они дошли наконец до здания, и нужно было попасть на сам стадион. Несколько входов, которые охранялись полицией, были закрыты и атаковались толпами жаждущих попасть на концерт. Они переходили от одного входа к другому – шансов попасть на стадион не было никаких. Мохаммед и его кузен, который был с ними, куда-то исчезали, возвращались, о чем-то между собой договаривались. Анна понимала, что они ищут способ попасть внутрь. Но, похоже, их попытки договориться с охраной терпели неудачу.
Анна недоумевала:
- Не понимаю! У меня есть билет – то есть, у меня есть оплаченное место на этот концерт.
- Сейчас мы что-нибудь придумаем.
Они стояли возле запертых выходов уже минут двадцать. Мохаммед опять исчез.
Он вернулся через несколько минут и радостно сказал:
- Пойдемте!
Они подошли к одному из выходов.
- Сейчас.
Анна видела, что он нервничает.
Вдруг начало происходить нечто, что Анна не могла понять. Происходило что-то ужасное. Сначала толпа внезапно хлынула и сдвинулась к входу, и вдруг полицейские начали орудовать дубинками. Один из них что-то крикнул Мохаммеду, а тот в свою очередь скомандовал Анне:
- Идите за мной.
Анна последовала, хотя «идти» было не то слово, нужно было пробираться через толпу. Они протиснулись через толпу, и Анна увидела, что входная дверь открыта, и второй полицейский не мог сдерживать натиск, и кому-то удавалось проскользнуть внутрь. Несколько человек сзади буквально внесли Анну через дверь.
- Мадам, сигарету!
Это был еще один полицейский, уже внутри. Она достала из кармана пачку и сунула ему, подталкиваемая сзади успевшими проникнуть внутрь. Двери закрылись, и только тогда Анна осознала, что произошло.
«Господи! Как же они должны меня ненавидеть! Белая кость, тебе расчищают дорогу дубинками. Как это ужасно!»
Они с трудом протиснулись на стадион, где ни то что бы сидячих, не было даже стоячих мест. Прибывающая непонятно откуда толпа уплотнялась в проходах. Концерт еще не начался, и по стадиону разъезжал кабриолет, в котором стоял высокий худой африканец, махая под всеобщие овации рукой. Он сделал несколько кругов, подъехал к установленной на поле эстраде, вышел из машины и скрылся в сооружениях, пристроенных к ней, очевидно костюмерных. Мохаммед назвал ей имя звезды, которое она тут же забыла, но то, что это была звезда не вызывало никакого сомнения.
- Вам удобно? – поинтересовался Мохаммед.
- Все в порядке, - улыбнулась Анна.
«Какое уж там удобно, когда место есть только для одной ноги. Для второй – нет». Тем не менее, ее уже увлекло все это зрелище бушующего стадиона, где она высмотрела единственное белое лицо. Она узнала его: это был ливанец, которого она довольно часто встречала на территории Сите Шмен де Фер, работающего, по всей видимости, в одной из компаний, которых там было много. Ему, счастливчику, повезло, и у него было сидячее место, несколькими рядами ниже Анны, которая стояла на самом верху. «Счастье» сидящих, впрочем, очень быстро закончилось, потому что, едва начался концерт, как зрители первых рядов повскакивали, аплодируя и выражая любовь к артистам, а за ними волной начали подниматься все следующие ряды, которым уже не было видно. Так что через четверть часа уже весь стадион стоял и остался стоять до конца концерта, потому что уговоры и борьба с «ваньками-встаньками», Анна видела, к результату не приводили. Она стояла налегке – Мохаммед забрал у нее рюкзак и повесил себе на грудь, сказав, что в толпе никогда не знаешь.
То, что творилось внизу, на сцене, действительно заслуживало всех этих оваций и восторгов. «Ну что ж, понятно, почему ивуарийцы считают себя высшей расой – им есть чем гордиться», - размышляла Анна, вспомнив замечание Мохаммеда о том, что ивуарийцы – расисты. Ее это даже рассмешило. Расизм в его понимании не был чувством превосходства одной расы над другой, а взаимоотношениями внутри одной расы.
- Они считают себя лучшими. Самыми-самыми! Остальные для них ничто.
Они были действительно лучшие. Видя и слыша то, что творили они на этой сцене, с этим трудно было не согласиться. Анна раньше замечала за собой, что хотя ей и нравилась динамичная ивуарийская музыка, которую она окрестила «африканским роком» за социальную направленность ее текстов, но танцевать под нее было тяжело. Она заводила, но максимум, на что хватало Анну, это была одна песня – в середине второй она ломалась. Нужна нехилая спортивная подготовка, чтобы вынести долго этот ритм. Они же не просто его выносили, они потрясающе под него двигались. Маленький ивуариец, судя по тому, как встречал его стадион, не будущая звезда, а уже звезда, когда вышел на авансцену и выполнил свое танцевальное соло – Анна поняла – суперзвезда. Мальчишка лет девяти, наверное.
На одном дыхании. Нон-стоп. Одна знаменитость сменяла другую, не давая зрителям опомниться. «На одном дыхании. Действительно вот слово, которое оправдывает себя здесь на все сто», - подумала Анна, когда через два часа Мохаммед сказал ей, что они должны уйти. Простоять два часа на одной ножке и даже этого не почувствовать. Анна удивлялась собственной выносливости, хотя удивляться стоило, пожалуй, не собственной силе, а той энергетике, которой эти два десятка артистов зарядили такую огромную толпу.
- А почему мы должны уйти? – спросила Анна, когда они вышли.
- Понимаете, это опасно. Для Вас опасно, - уточнил Мохаммед, - Мы то справимся. А вот Вы… Через минут двадцать концерт закончится, и весь стадион начнет выходить. Будет давка. Вас могут просто раздавить. Поэтому лучше уйти чуть пораньше…
…Они постояли рядом, не решаясь пройти внутрь круга, где были артисты. Мария предложила вернуться в кондиционированный зал аэровокзала, и они прошли на второй этаж, в бар, выпить кофе.
Анна смотрела вокруг, стараясь увезти с собой последние картинки этой очень необычной и очень яркой жизни. Она уезжала. И увозила с собой огромное сокровище. Сокровище, имя которому – ЛЮБОВЬ! Она полюбила эту страну. И Гвинея отвечала ей взаимностью. Гвинея любила ее, она это знала. Она это чувствовала, как можно чувствовать только любовь.
- Шикарно выглядишь, - Уна с удивлением и восторгом разглядывала Анну. Они ставили сумку в багажник, - Я думала, ты приедешь, вся убитая и подавленная, а ты светишься, как будто только что вышла замуж за сказочного принца.
Анна рассмеялась:
- А скажи, пожалуйста, почему я должна быть убитой и подавленной?
Еще свежий румский загар очень шел к ее худенькой фигуре. На ней были джинсы, пестрая облегающая майка и куча всяких африканских побрякушек.
- Со мной что-нибудь не так? – Анна улыбалась.
Уже дома Уна сказала:
- Аня, я даже не могла ничего сказать тебе по телефону, когда ты звонила. Меня предупредили, что твой и мой телефоны прослушиваются.
Анна усмехнулась:
- Знаешь, я догадывалась, и даже специально последнюю неделю, когда меня увольняли, говорила все, что я думаю про этих господ.
- Ты знаешь, что тебя хотели убрать еще в феврале, сразу после того, как ты виллу получила.
- Убрать? – Анна широко открыла глаза, - Убрать?! Уна, что значит «убрать»?
- В Гвинею была отправлена специальная комиссия, чтобы тебя убрать.
- Уна, согласись, это звучит смешно. Легион отправляет в Гвинею комиссию, чтобы убрать!.. - она начала хохотать, - чтобы убрать кого, Уна? Чтобы убрать какую-то маленькую переводчицу?!
- Ань, ты гордишься собой?
Анна посмотрела на подругу и, подумав, сказала:
- Да, Уна. Наверное, да.
- А я бы тобой гордилась, если бы ты квартиру с них вышибла.
Анна задумалась: дела, похоже, были серьезнее, чем она представляла.
- Уночка, в этой жизни есть вещи, у которых нет цены.
- А Рита говорит, что у каждого человека есть цена. Просто у одного она пять копеек, а у другого…
- Твоя Рита ошибается, - серьезно оборвала подругу Анна, - А что говорит Рита про мое увольнение?
- Аня, ты пойми, человек с такой харизмой как у тебя, - Уна засмеялась, - Анечка, да еще немножко, и ты бы там революцию сделала!
- Жаль, - ответила Анна, продолжая думать о том, что только что узнала, - Очень жаль, Уна, что мне это не удалось. Легиону очень нужна революция! Она ему катастрофически необходима.
Их дружбе было много лет, и, наверное, они притягивали друг друга как диаметральные противоположности.
Как-то, несколько лет назад, сидя у Анны на кухне, Уна сказала:
- Ты знаешь, с тобой очень опасно разговаривать.
Анна удивленно на нее посмотрела.
- У тебя страшная сила убеждения.
Она взяла ручку, лист бумаги, лежавший на столе, за которым они пили чай, и нарисовала треугольник, разлиновав его.
- Ты знаешь, конечно, пирамиду Маслоу. У меня есть очень успешные подружки: карьера, шикарные дома, машины, упакованные по самое «не хочу». Но мы все, - Уна пристально посмотрела на Анну, - мы все вот здесь, - она ткнула в уровень обеспечения безопасности. Мы все, несмотря на нашу обеспеченность и благополучность, мы все – вот здесь. А ты. У тебя ничего нет! Ни-че-го! У тебя же даже квартиры нет в Москве, Ань! – она остановилась, - А ты вот здесь, - она ткнула ручкой в вершину пирамиды, - Почему так?
Анна давно сбилась со счета и запуталась в униной московской недвижимости. В год ее возвращения из Гвинеи Уна покупала третью или четвертую квартиру. Азарт игрока – страшная вещь: ты не можешь остановиться.
Но, Уна, счастье ведь измеряется не квадратными метрами! После этой жизни нам нужна всего-то пара квадратных метров. Но при жизни! При жизни человеку нужно не двадцать, не сто, не тысяча метров. Человеку нужно гораздо больше при жизни. Ему нужен весь мир! Ему нужно небо! Ему нужна мечта и полет. Человек так «сконструирован», что ему необходимо смотреть на облака. Ему нужна жажда и радость жизни. Ему нужна любовь. Это не измеряется в квадратных метрах, как однажды ты определила стоимость моего сафари в Кении, сказав, что я «проездила» целую ванную комнату.
Я надеюсь, что ты однажды поймешь, что есть вещи в этой жизни, у которых нет ценника. Понимаешь? Его просто нет! Этого ярлыка с количеством нулей. И возможно ты станешь счастливее. Ведь это так просто – быть счастливым. Этого нужно очень сильно хотеть.
-----------------------------
Анна вернулась в Гвинею полтора года спустя. Она работала в Конго, и на рождественские каникулы решила отправиться в Гвинею.
На Руме, уже на пути к пироге, когда они собрались домой, Анна сказала:
- Заскочу все-таки, посмотрю.
Они провели день на ливанском пляже.
Вопреки словам Марии, на растаманском пляже бурлила жизнь. Еще издали она услышала знакомые звуки там-тама, а когда подошла ближе, увидела террасу, заполненную белыми. Был разгар сезона. «Ничего не изменилось, - Анна задумалась о Марии, - Ну что ж, у нас у всех свои виды на комфорт, хорошую компанию и удовольствия».
На площадке с там-тамами она увидела растамана с дредами в растаманской шапочке, который стоял в одиночестве. Спектакль, во всей видимости, только что закончился. Анна поднялась на эстраду и поздоровалась. Парень ответил.
- А Альсени, владелец отеля, он здесь?
- Нет, уехал уже в Конакри, - ответил парень, почти не взглянув на нее.
-Он был сегодня?! – Анну как будто обдало холодной водой.
- Да, весь день с утра.
- Как жаль. Ты можешь передать ему кое-что?
- Конечно.
- Передай ему привет от мамы Африки.
Парень поднял глаза и внимательно посмотрел на нее.
- Не забудешь? Мама Африка.
Парень пожирал ее глазами и, наконец, выйдя из стопора, закричал:
- Ты - Мама Африка?!
Анна кивнула.
- Ты – Мама Африка?!!
- Ну да, я – Мама Африка. А ты меня знаешь?
Она не помнила парня. Его лицо было ей незнакомо.
- Ты – Мама Африка! – было понятно, что парень никак не может поверить, - кто же не знает Маму Африку! – он обхватил ее за талию и приподнял, кружа, - Невероятно! Мама Африка! К нам вернулась Мама Африка! Подожди. Я попытаюсь ему позвонить, - он начал набирать номер, - Может быть он уже доплыл до Конакри, и мы до него дозвонимся.
Связи не было.
- Ничего, - сказала Анна, видя, как разволновался растаман, - просто передай привет. Я попытаюсь ему потом позвонить.
Они сверили номер, который был у Анны в записной книжке – он был прежним. Анна попрощалась и побежала догонять Марию.
Выйдя на другой берег острова, она увидела парня с дредами, задумчиво стоявшего на берегу и наблюдающего за возней возле пирог. Когда она подошла ближе, она поняла, что это Альсени. Не успел еще уплыть, ждал, пока наберется народ, возвращающийся в Конакри.
- Альсени, - Анна остановилась.
Парень обернулся. Он смотрел на нее несколько секунд, потом произнес, качая головой:
- Нееет.
Анна не поняла.
- Альсени, ты узнаешь меня?
- Нееет, - повторил растаман, - Мне это сниться? – он смотрел на нее внимательно, изучая, казалось, каждую черту ее лица, - Нет, - еще раз повторил он, и, выйдя наконец из шока, изрек, - Как ты могла?! Как ты могла, мама Африка? Как ты могла пробыть весь день на острове и не зайти ко мне?! – в его голосе звучала горечь и обида.
Они возвращались в Конакри в одной пироге: Анна рассказывала свои новости, Альсени – свои. Они сидели напротив друг друга и оживленно беседовали, вспоминая былые дни, минуты счастья, которые подарила им жизнь. Каждому свое счастье. Альсени – счастье надежды. Анна знала, что Альсени был влюблен в нее тогда. Она была белая, она обожала Африку, она танцевала под там-там при звездах. Фанни как-то заметила, глядя на них, что они очень красивая пара. Человеческие тропинки…Они бегут, каждая своей дорогой. Потом, какие-то встречаются, бегут какое-то время вместе, разбредаются, пересекаются вновь, и уходят опять, каждая своей дорогой…
Встречи, лица друзей… Воспоминания…
У Манти был теперь уже белый Мерседес, а не простенькая Джакарта. У Андрея заканчивался контракт, и они уезжали в Россию. Куда, в конце концов, вынесет тебя жизнь, Манти? Ты – загадка. Но ты так хорошо знаешь, чего ты хочешь! И ты знаешь, как это получить…
Эрнесто получил французское гражданство, которым занимался еще тогда, когда Анна с ним познакомилась.
- Для детей, - сказал он, - Я не собираюсь уезжать из Гвинеи. Мне нравится в этой стране. А вот детям может пригодиться.
С Алиуном она познакомилась случайно. Она зашла в лавочку с африканскими украшениями и одеждой и спросила, не могут ли они сделать для нее украшение на заказ. У нее была маленькая женская головка из черного дерева, купленная несколько лет назад в Амстердаме, и она хотела сделать из нее колье с корями. «Будет мама Африка!» - решила она. Продавец предложил ей зайти на следующий день вечером – будет мастер, который может это сделать.
Алиун открыл ей мир африканского дизайна. Он был малиец. Вещи, которые он делал, ее потрясли: сумки, платья в малийском стиле из узкой всего сантиметров пятнадцать шириной ткани, сшитой и вручную окрашенной, бижутерия из керамики, кори, металла и дерева в самых их необычных сочетаниях. Его портфолио, которое он ей показал, - это был фотоальбом с фотографиями им сделанных костюмов, обуви и украшений, могли потрясти воображение и вдохновить самого изощренного дизайнера одежды.
Анна познакомилась с русскими художницами, живущими и работающими в Гвинее. Еще в советскую эпоху эти женщины вышли замуж за гвинейских студентов и навсегда связали свою судьбу с этой страной. Рассматривая керамику, картины на стекле и коже Жени Конде, Анна вдруг поняла, что что-то носится в этом африканском воздухе, что-то такое, какие-то искры, которые попав в нужную точку, вызывают такой пожар, и талант расцветает пышным цветом. Экзотика, говорят иногда. Но «экзотика» слишком пошлое, узкое и затасканное слово, чтобы выразить то, что тебя накрывает в Африке.
«Так вот ты какая, Гвинея!» - думала Анна. Ты как слоеный пирог. Ты открываешь себя слой за слоем. Ты как бездна. Такая же бездонная и бесконечная. С твоими поэтами и артистами, забравшимися в самую глушь, с твоими художниками, чей талант взорвался на твоей благодатной земле. Какие тайны ты хранишь еще?..
В аэропорт ее отвозил Балде. Когда она уже уходила на паспортный контроль, он, улыбнувшись, сказал:
- Никогда не забуду, как Вы сняли эту старую шляпу со стены, там, на вилле, в последний вечер и начали в ней танцевать.
В декабре 2008 года в Гвинее умер президент. Генерал Лансана Конте. Власть захватила военная хунта. У Легиона были очень серьезные неприятности тогда. Главарь хунты требовал денег за эксплуатацию завода. Петренко из Гвинеи бежал, спасаясь в русском посольстве. Анна увидела видеозапись допроса Петренко главарем хунты, выброшенную в интернет. Уродство было с двух сторон. Самозванец у власти, военный в небольшом чине, явно едва умеющий читать и писать, демонстрировал все безобразие огромной власти, попавшей в руки маленького человека. С невероятно маленькой буквы «маленького». Да и человека ли? Но с этим все ясно. Баба Валя у руля государства. Больший психологический интерес для Анны представлял второй персонаж. На протяжении пятнадцати минут видеозаписи Петренко тупо и неизменно повторял одну и ту же фразу: «Да, господин Президент. Конечно, господин Президент». Первый орал, тыкал и издевался под всеобщий хохот и одобрительные аплодисменты окружения. Уродливее сцены Анна в жизни не видела. Она просмотрела запись несколько раз, всматриваясь в лицо Петренко. Униженный, заплеванный, растоптанный, да еще каким-то недочеловеком. «Да, господин Президент. Мы все сделаем, господин Президент». Страх смерти. Великий страх смерти. Та черта, у которой так часто человек теряет свое человеческое лицо. Но и не этот аспект заинтересовал Анну. Она не чувствовала злорадства. Такого и заклятому врагу не пожелаешь. Петренко к тому времени, когда она увидела запись, уже удалось из Гвинеи бежать. Он был в безопасности, цел и невредим. Ее внимание заострилось на другой мысли. Она видела этого типа в других обстоятельствах: сытого, довольного жизнью и собой, повелевающего, указывающего перстом, махрового расиста в глубине души, несмотря на лицемерные разглагольствования по гвинейскому радио, презирающего все население этого континента…Возмездие. Вот о чем думала Анна, глядя на это, так называемое лицо Легиона, унижающегося и готового ползти и целовать ноги тому, кого при других обстоятельствах он пнул бы ботинком в лицо. Возмездие. Оно удивительным образом накрывает нас, когда мы меньше всего к этому готовы. И неважно, каков размер греха. Через возмездие проходят все. Рано или поздно. Все ли это осознают? Как часто мы слышим жалобы на несправедливость судьбы. Нам кажется, мы не заслуживаем то, что имеем. Нам кажется…Мы же никогда не считали, сколько зла мы причинили за свою жизнь, невольно или преднамеренно. Бумеранг возвращается. Бумеранг возвращается всегда!
Анна, как и прежде, много путешествовала. Иные реалии, иные культуры, другие традиции, новые страны и люди. И как всегда, захватывающие дух приключения. Но где-то в глубинах сердца и памяти, где-то в самом тайном тайнике своего сердца и в своих мыслях она была с Гвинеей. Гвинея – это Любовь. Гвинея – это ее тайная страсть. Гвинея, ты навсегда в моем сердце, куда бы ни закинула меня судьба! Гвинея! Твои бескрайние долины, твои обрывы и реки, твои пальмовые и бамбуковые рощи, твои улыбающиеся лица, твое магическое небо с миллионами звезд, твои волшебные сказки про колдовство! Гвинея! Ты пахнешь манго! У меня ломит в груди от твоих песен! Эти звуки и запахи будут преследовать меня до конца моих дней. Счастье. Что это, счастье? Шагать по твоим дорогам под палящим солнцем, махать рукой на обочине и кричать это восхитительно красивое слово, «наборела». Возьмите меня. Возьмите меня в эту дивную страну! Страну, со сладким именем ГВИНЕЯ.
__________________________________
Август 2010г.
Муано
